– Разве? – молодой человек уже не актерствовал, он действительно был удивлен. Как и Луиза.
– Она жила в общежитии для швей, неподалеку от моего обычного места. – Чайка начала хлопать себя по карманам, что-то разыскивая. – Так что я ее частенько видела. Но встречались мы только один раз, в переулке, она там распускала сопли на пару с подружкой.
– А-а-а!.. – Луиза припомнила тот вечер, когда Хелене отрезали косу. – А ты тогда курила!
– Я и сейчас покурю, – хмыкнула девица, откопав наконец в складках ткани портсигар с облупившейся эмалью и газовую зажигалку. – Хотя сначала – вот, выпей все и не жалуйся, что невкусно. – Она протянула Луизе флакон без этикетки. Удивительно, но флакон был извлечен из лохмотьев моментально, без задержек.
Луиза откупорила бутылочку, и в нос ей ударил резкий запах спирта, аниса и солодки. Она закашлялась.
– Что это? – спросила она, отдышавшись.
– Пес его знает, что там намешано. Но бабкины снадобья никогда не подводят. Встанешь на ноги, как на счет три!
На счет три Луиза залила в себя мерзкую микстуру. На счет десять она вновь уснула мертвецким сном.
Легкость в теле никак не вязалась с мыслью «меня опоили», когда Луиза очнулась. Вокруг было довольно темно, но где-то неподалеку чадила керосиновая лампа и трещал огонь в очаге. Луиза села и поняла, что находится уже не на сцене: пока она спала, кто-то перенес ее в другое место. Что-то нежно и мелодично зазвенело – задрав голову, Луиза увидела над собой «песню ветра», занятную олонскую игрушку из медных трубок. Наверное, она задела утяжеленный деревом шнур, когда поднималась.
– Солнышко, это ты там проснулась? – спросил кто-то певуче. Из-за угла, где по стенам плясали отблески света, показалась пухлая рука и поманила. – Иди сюда, милая, ты, должно быть, проголодалась.
Когда в последний раз Луизе предлагали поесть, ничем хорошим это не кончилось. Но, с другой стороны, последнее, чем ей удалось перекусить, был сыр, что разделил с ней по дороге добросердечный старик. Рискнуть стоило.
За стеной оказалось некое подобие кухни. На низкой скамеечке у печурки сидела пожилая женщина, подобной которой Луиза еще не видела. Она была очень большой, но не как великанша, а как гора сливок, венчающая торт. Как несколько зефирных пирожных, поставленных одно на другое. Она повернула голову в мелких седых кудряшках и улыбнулась с таким сочувствием и теплотой, что у еще слабой и голодной Луизы закололо в груди и защипало в носу: женщина смотрела на нее, как когда-то Зельда.
– Садись за стол, поешь похлебки. – Не вставая, она деревянной лопаткой указала Луизе на миску. В мутном бульоне плавало что-то неописуемое, но пахло вкусно. – А я пока дожарю зерна.
Кофейный аромат будто ждал этих слов и душистой волной затопил комнату. Как давно Луиза не пила кофе! И откуда только они его взяли?
– Олле сказал, тебя зовут Луковкой… а я Этель, просто Этель.
– Спасибо, Этель, – пробормотала Луиза, не сводя с нее глаз. Оторваться от зрелища величественной марципановой дамы, помешивающей зерна в жестянке, было сложно. – Вы очень добры.
Поглощая жидкое варево из картофеля и куриных потрохов, Луиза впервые задумалась: что это за люди, среди которых она оказалась? Олле, Чайка, Этель – кто они? Артисты, оставшиеся жить в разоренном театре? Наверное, им некуда было пойти.
– Я вижу, вы уже друзья. – На кухне возник Олле, как всегда лучезарно довольный. – Доела? Пойдем же знакомиться с остальными членами труппы, мне не терпится тебя представить. Очень люблю новые лица, а город нынче богат только на кислые рожи да на красноглазых фанатиков.
Луиза попрощалась с прекрасной Этель и последовала за взбудораженным актером.
Узкие темные переходы вывели их в помещение под сценой. Там было почти тепло и всюду теснились разнообразные тюки, вешалки, полуразобранные задники с изображениями деревьев и огромные шестеренки. Прямо над головами слегка отсвечивал щелями люк, необходимый, видимо, для внезапных появлений героев во время представления.