– Ну, так куда направляешься? – спросила она, выпуская струйку желтоватого дыма.
– Попробую снова устроиться в общежитие. Займу денег на первое время, у меня есть добрые друзья. Как можно скорее устроюсь на работу, к примеру, в какое-нибудь ателье. Или в прачечную. – Луизе отчего-то легко удалось выразить словами все свои планы.
– М-да. Все это, конечно, прекрасно… Вот только у тебя ничего не выйдет.
– Но почему? – Луиза повернулась так резко, что под ее ногой поехала неверная черепица. Она испуганно отошла поближе к люку.
– Тебя ищут, – просто ответила Чайка, будто сообщать такие новости для нее было чем-то обыденным.
– Возле общежития? – догадалась девушка. – Но кто?
– Кто-кто… кто увез тебя летом, тот и ищет, принцесса. Экипаж дежурит почти все время, а кто внутри – уж извини, не знаю, не заглядывала. Но, думаю, не судья собственной персоной, а кто-нибудь помельче.
– Ты знаешь, кто я, – убито пробормотала Луиза. – Ты все про меня знаешь.
– Да уж, драма какая. Дыши ровнее, я не выдам. Если только сама не захочешь кому-нибудь рассказать, сколько комнат в твоем родовом поместье. – Чайка не дала ей опомниться и возмутиться. – Гляди! Вон там, ниже, в четырех кварталах отсюда, – твой прежний дом. И там тебе больше нет места. А внизу, – она топнула каблуком для наглядности, – наш Крысятник. Тебе здесь рады. Просто знай. – Она бросила еще тлеющий окурок за край крыши и собралась спускаться обратно.
– Но я правда не могу! – остановила ее Луиза. – Я не могу остаться здесь, объедать вас, не приносить ни малейшей пользы. И так противно прятаться… Но…
– Не нужно искать оправданий, когда ты уже здесь. Я же вижу, что тебе хорошо в театре. Хотя у нас то еще дно с гнилым осадком.
– Верх гниет не хуже… – прошептала Луиза, но Чайка ее услышала.
– Пригодишься еще. У Олле чутье на людей, и получше моего. Пошли, здесь собачий холод.
Нильс редко посещал Крысятник, и за те три месяца, что Луиза провела в театре, она видела его от силы раз пять. Обычно он приходил вместе с Олле и разговаривал лишь с ним одним. На вид Нильсу было за тридцать, и он был далеко не из тех обаятельных люмпенов[2], с кем она успела познакомиться. Одного взгляда хватало, чтобы почувствовать: этот человек опасен, а его нож не скучает без дела. Его белесые волосы были стянуты в две тонкие тугие косы и придавали ему вид дикого северного завоевателя, а все четыре клыка когда-то вырвали, по слухам, за то, что он вцепился ими не в ту руку. Счастье, что он не жил в театре.
Когда Луиза с Чайкой спустились под сцену, он был там. Развалившись на одном из тюков с тряпьем, Нильс плевался в потолок щепками от разжеванной в мочало зубочистки.
– Пырнуть эту тварь, да поскорее, – прошипел он, бешено кося глазом. – Если б только подобраться поближе!
– Далеко тебя не пустят, с твоим-то ликом мыслителя, – отвечал Олле, которого, казалось, вовсе не раздражал агрессивный собеседник.
– Да начхать! Ты хоть знаешь, что на площади…
– Ваши новости все с душком, милейший. Все в курсе, все готовы. Мы выступаем, только рассветет. Дамы, вы с нами? – обратился он к девушкам, которые пытались бочком проскользнуть мимо и не попасться на глаза Нильсу.
– Я пас, – отрезала Чайка и тут же скрылась.