Да, парень, видно сразу, как говорится, с первого взгляда. Он после этого часто влетал ко мне и только о ней вел речи. Подумалось мне: «Одержимый он какой-то», и я забеспокоился. Начал он работать с каким-то азартом, порывом, а теперь вдруг остыл и сник. Не наделал бы беды. Нет, не наделает — парень он с головой, соображает, что к чему. Девушка помолвлена, она уже у всех на примете. Три-четыре дня Мангул не видел ее, и сам не свой. Горячая голова. А я тружусь с великим удовлетворением, будто во мне так долго дремавшие силы вдруг забили ключом.
— Я схожу в аул, — вдруг сказал Мангул.
— Не делай этого, друг, не к добру это.
— Нет, Мубарак, вы не беспокойтесь. Я просто так, хоть издалека посмотрю на нее.
Горячность и безрассудство, что наделали немало бед в горах, в наше время в характерах горцев все, больше и больше уступают место рассудку и хладнокровию.
Вечером после работы веселые и возбужденные возвращались мы всей семьей. У самого аула на дороге поравнялись с нами девушки, которые шли от родников, неся за плечами звенящие медные кувшины, полные воды. Они о чем-то оживленно говорили и не обращали внимания на то, что кто-то мог их слышать.
— Эй, пойдем завтра посмотрим на студентов, говорят, голые работают на стройке.
— Как голые, ты что, очумела?
— Ты у Асият спроси, она мне говорила.
— Не совсем голые, а в трусах.
— Ой, и не стыдно, как же можно?..
— Говорят, один за Асият увязался.
— Сразу?
— Да, как увидел, так его сердце стрела Амура насквозь и пронзила. Говорят, до сих пор рана кровоточит. Ха-ха-ха…
Звонко смеясь, они прошли мимо нас.
— Как вам не стыдно! — молвила моя жена.
И девушки, полуприкрыв платками лица, хихикая, прибавили шагу. И дойдя до площади, разбежались в разные стороны.
— Ну за это ты их пристыдила? Разве вы в молодости не такими были? — говорю я жене.
— Конечно, не такие. Хоть прошли бы мимо, потом уж…
— Какая разница. Они, значит, более откровенные. Не стыдятся говорить все, что на душе.