Опасная тропа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Может быть, вот я думаю, во всем моя вина? Может быть, я человек неуживчивый? Говорят, и дед мой был странный человек, в ауле его считали сумасшедшим. Знаешь, говорят, на старости лет вдруг он стал ходить по аулу и что-то искать, искал и не находил. И когда его спросили: «Чего же ты ищешь днем и ночью и не можешь отыскать?», знаешь, что он на это ответил: «Я ищу себя, — сказал он, — и не могу найти!» Какой же он сумасшедший? Вот и я ищу себя и не могу найти. Разве я сумасшедший? — выпил он одним глотком содержимое стакана. — А-а? Мубарак, может быть, и ибо мне в ауле говорят, что я сумасшедший?

— Нет, нет, что ты, директор, — шутливо смеюсь я, желая отвлечь его от мрачных мыслей. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Меня вот на учительскую конференцию пригласили…

— Будь здоров! — сказал Ражбадин, налил себе еще столько же, выпил, черпнул стаканом воду из ручейка, что журчал под ногами, и запил, взял кусок хлеба и жареной колбасы. — Дети у меня славные, правда же, Мубарак? Хорошие они. Ты, наверное, лучше меня знаешь, как они в школе ведут себя?

— Дочь твоя Нина — большая умница, Ражбадин, — говорю я. Она на самом деле отличница в школе, и ее фото все время висит на стенде.

— Да-да, она умница, ты прав, но все грустная какая-то, озадаченная. А как мой сын Искендер?

— Как все сыновья, — улыбаясь, замечаю я.

— Озорник?

— Непоседа. Все готов сделать, лишь бы не учить уроки. А спросишь, вроде бы и знает предмет, но не как в книгах, а больше по телевизору.

— Вот-вот, я же говорю, Мубарак, телевизор отбивает охоту у детей учить уроки. Ты очень правильно подметил, зачем же читать, если тебе всех писателей с их героями, с их временем раскладывают по косточкам на экране. Да, я же говорю, дети у меня хорошие. Радоваться Анай надо, а она… Не могу я больше! Ни к чему не лежит у нее душа, какое-то холодное безразличие. Сегодня я сорвался, ты только не подумай, что я устроил ссору, кричал, нет. Впервые на меня нашло такое, я ушел из дому, оставив плачущих детей, понимаешь, они плакали… — Кажется, и этот сильный и грозный человек, который привык сносить в жизни удачи и неудачи с одинаковым мужеством и хладнокровием, вдруг повел носом.

— Давай еще выпьем, — говорю я ему.

— Нет, не хочу больше, противно, — отказываясь, замахал он руками, — тошнота подступает к горлу. Устал я, очень устал, чувства мои сохнут, гаснут, да и о каких там чувствах говорить. Все кончено, больше я не вернусь домой, но что делать с детьми?! — и он вскочил, сбросив фуфайку, отошел подальше к скалам. — А заглушать все вином, как это делают другие, видишь, не могу!

И в это время я услышал детский плач и зов: «Папа, папочка, родной, где ты?! Папа!»

— Это они, это мои дети! — сорвался Ражбадин и пустился бежать в ту сторону, откуда доносился крик.

— Я здесь, здесь! Сюда, сюда идите. Ну-ну, не надо, ну что ты, доченька. — Нагнувшись, обнял он их обоих и поднял на свои могучие руки. И, подходя ко мне, директор уже совсем другим тоном сказал:

— Знаете, это во всем наш учитель виноват.

— Да вот Мубарак, он меня вот вызвал, говорит, давай посидим у ручейка.

— Здравствуйте, учитель, — сказала дочь, обнимая отца. — Это правда?

— Да-да, вы простите меня, мне было скучно и поэтому, — говорю я, поддерживая желание их отца так вот оправдаться перед детьми.

— А почему вам скучно, учитель? — спросила девочка. — Разве у вас нет детей? Я же знаю, есть и Зейнаб, и Фарида, и Ражаб. Разве вам с ними скучно? — От этих слов мурашки у меня по коже побежали. — И пожалуйста, папу нашего больше не зовите ночью, хорошо? Потому что без папы нам невесело. И мама плачет.

— Нет-нет, больше он не будет, — за меня сказал Ражбадин. — Да и я не дамся больше, чтоб он… Правда же, Мубарак, ты не будешь больше звать меня, да?