— Нет-нет, не буду! Простите… — выговорил я, как-то расчувствовавшись. Не могу я быть равнодушным, когда дети открывают передо мной свои сердца.
— Папа, пойдем домой, уже так поздно. И мама ищет тебя, — проговорил сын.
— Пойдем, пойдем, сынок мой Искендер. Возьми мою фуфайку, я озяб, накинь мне на плечи. А ты что, Мубарак, остаешься, что ли, и тебя, наверное, ищут дети. Пошли!
— Иду-иду! — крикнул я, собрал быстро остатки трапезы в узелок и поспешил догнать их.
Вернулся я домой, но жены не застал. Дети хором заговорили, мол, приходила сама не своя Анай, такая жалкая, такая плачущая, что мама ее одну не могла отпустить и пошла с ней. Последнее время об Анай многие говорили нелестно.
Рождает же бог на земле всяких людей, на что ей обижаться? Медведь обиделся на лес, а лес о том и не ведает, а она на весь мир обижена. Ей бы, дуре этой, радоваться своему счастью, такого мужа имеет, дети есть… Что ей еще надо? Очень не повезло, я тебе скажу, нашему Ражбадину… подобрал сироту, думал, осчастливит ее, а она… Тьфу! Сухая она, как осенний лист, равнодушная, холодная, как каменная плита. Ражбадин терпит ее не ради своего авторитета, к черту все, не ради любимого дела — этой стройки, ее и без него достроят. Терпит ради детей, да-да, ради них, умных, любознательных. И поэтому в разговоре со мной выразил он свое опасение, что на них отразится ее несносный характер. Он мечтал вырастить детей добрыми, щедрыми, приветливыми, раз не смог в ней проявить эти качества. Сказать, что Ражбадин ненавидит свою жену, нельзя. Как можно ненавидеть больного человека? Ради нее он готов все бросить, он жалеет ее, относится осторожно к ней, снисходительно, хотя, быть может, это-то больше всего тяготит и раздражает ее. Ни разу он не повысил голоса, грубого слова не сказал, а о том, чтоб он руку на нее поднял, и речи быть не может, хотя некоторые зубоскалы и советовали ему проучить ее по-мужски, как следует, и будет, мол, знать.
Но вот сегодня Ражбадин окончательно вышел из себя и ушел, хлопнув дверью. Не ожидавшая этого Анай опешила, сначала даже не сообразила, что произошло и, зная решительный характер мужа, поняла, что это конец, что она, быть может, навсегда потеряла человека, который так много сделал для нее. Долго сидела она в оцепенении, судорожно потирая виски, как бы желая очнуться и прийти в себя. Вдруг она вскочила и заметалась по комнате, еще более ужаснулась, когда не нашла и детей в сакле. Оставшись одна, она ощутила в себе и вокруг такую пустоту, что вся жизнь, все ее существование вдруг стали бессмысленными. Что-то оборвалось в ней, потерялась какая-то нить, связывающая прошлое с настоящим… Это было потрясение, какое, быть может, она никогда до этого не испытывала, что перед этим преследующие ее всю жизнь неотступная тоска и горечь переживания, что ей собственная жизнь, когда она теряет все то, что ей дороже жизни. «Нет, нет, нет, найти и вернуть!» И она с криком выбежала из сакли, стала звать мужа, детей с таким отчаянием, что соседи пришли в замешательство: «Не сошла ли она с ума?».
Я пошел искать их, вернее, пришел к Ражбадину, который с детьми вернулся домой. И Усатый Ражбадин был в растерянности, не найдя дома жены. С улицы раздался в это время ее крик, она в сопровождении Патимат, тяжело дыша, поднялась наверх и, распахнув двери, застыла на пороге, увидав мужа и детей, и зарыдала.
— Прости меня, муж мой, прошу тебя, прости, я доставила тебе столько огорчений… прошу, прости. — И с горьким всхлипом пала Анай перед ним на колени.
— Что ты, что ты, Анай, — подхватил ее Ражбадин, поднял, прижал к груди. — Что ты делаешь, как же так, не смей никогда и ни перед кем становиться на колени! Ты же мать моих детей…
— Прости и не покидай меня, мне страшно, я виновата, я поняла, не покидай меня, — плакала она без устали и горько.
— Успокойся, успокойся, я же рядом.
— Прости, мой дорогой человек, мой великодушный человек, меня ведь угнетало мое бессилие чем-либо отплатить тебе за добро…
— Родная, разве мне что-нибудь надо? Единственное, чтоб ты оглянулась вокруг, чтоб ты позабыла прошлое, порадовалась настоящей жизни, люди ведь вокруг хорошие…
— Не бросай меня, — дрожала Анай, — я стану, стану другой, муж мой… Прости. Дети мои, — она бросилась к ним и обняла их, плачущих. — Не плачьте, я была больна, простите меня, дети мои…
— Анай, перестань, смотри, у нас же гости…
— Да-да, что же вы стоите… — обратилась она к нам, — пожалуйста, садитесь…
— Мы потом, мы в другой раз… — растроганно заговорила моя жена, — простите, мы пойдем.
— Нет-нет, оставайтесь. Садитесь, Патимат. Куда ты торопишься, Мубарак? Садись, садись, — возбужденный Ражбадин усаживает меня на стул.
В этот вечер домой мы с Патимат вернулись поздно. Жена моя помогла взволнованной Анай приготовить пироги из тыквы с орехом. Очень вкусные они получились — с хрустящей румяной корочкой. И за добрым ужином больше Ражбадин не коснулся неприятного разговора, — зачем теребить раны? Да и Анай, будто в ней что-то сдвинулось, была ласковой и улыбчивой.
ebooksa