РАЦИЯ ОСТАЛАСЬ ВНИЗУ.
Она осталась лежать там, рядом с трубой, куда он ее положил, потому что занялся поиском чертовой защелки. И когда трубу прорвало, он, естественно, тут же забыл и про рацию и вообще обо всем на свете!
Витя почувствовал, что вот‑вот потеряет сознание.
Если бы он сейчас признался, если бы эти слова слетели с его языка, пострадал бы не только он сам (и поделом!) но и совершенно невиновный человек, к тому же его лучший друг — Шершень.
— Тебе плохо? — сильная рука обняла его за плечо, потом наткнулась на сумку. — У тебя еще и тяжелая сумка. Давай помогу! Ты сейчас свалишься!
Витя затряс головой и схватился за лямку.
— Я… я сам. Не надо.
Парень пожал плечами.
— Такой же упертый, как мой сын, — сказал он, щурясь. Видимо, у него была близорукость, но очков он не носил. Может быть, стеснялся.
Витя поспешил отвернуться.
— Идем на воздух быстрее!
Они начали подниматься по лестнице. Витя лихорадочно размышлял, как ему избежать разговора с капитаном и другими милиционерами, если они там есть, которые, разумеется, заинтересуются малолетним в подвале дома.
У него неплохая легенда, которую, к тому же высказала старушка с первого этажа. Есть вероятность, что капитан не станет углубляться и расспрашивать.
Они вышли на воздух, и Витя только сейчас за всю свою недолгую жизнь вдруг понял, почему воздух наживают свежим.
Это был действительно, чистейший и свежайший, чуть прохладный воздух, от удовольствия вдыхать который голова закружилась еще сильнее.
— Господи, Попов! — услышал Витя голос другого мужчины, потрясенного видом подчиненного. — Ты…
Потом раздался кашель и сдавленный голос того же мужчины:
— Ф…ф‑ууу… У меня же астма, Попов, ты не знаешь?
— Не знал, товарищ капитан.
— Иди… Попов… иди куда‑нибудь. Мойся. Сними все! Живее!