Яркое солнце выпало из-под козырька стадиона, словно кто-то включил гигантский прожектор.
Шаров успел различить в метре от себя внезапно появившуюся границу света и тьмы — тот мир, что был впереди, казался серым, тусклым, безжизненным, позади же гудел и стонал стадион, кричали люди, что-то объявлял диктор. Позади была жизнь. Впереди — неизвестность.
А потом он врезался в плотную стену, похожую на смолу, которая буквально парализовала его.
Шаров беспомощно открыл рот. Боковым зрением он увидел, как тридцать четвертый номер — Остапенко, замыкавший группу бегунов, чудовищным рывком обходит его справа! Справа! Это было невозможно!
Откуда пацан… знал? Откуда⁈
Все происходило в точности, как сказал мальчик.
«Если я приду первым, я никогда не смогу рассчитаться. Они меня убьют».
Шаров застрял в прозрачной тягучей смоле, которая не давала сделать и шагу. Сердце гулко стучало.
Может я сплю? — подумал он, неимоверным усилием опустил руку к бедру и что есть силы ущипнул себя за кожу.
Боль мгновенно прошила мозг.
Он не спал. Хотя этот момент он видел в своих снах сотни, тысячи, миллионы раз. Сон, который иногда не заканчивался, всегда обрываясь на одном и том же месте. Хватаясь руками за воздух, он вскакивал в постели, дико озирался, улавливая шевелящиеся тени на стенах, потом понимал, что это не стадион и медленно ложился обратно на мокрую подушку. До утра он уже не уснет. Что там — за границей света и тьмы?
Но теперь он не спал. Шаров был в этом уверен.
Соперники тоже остановились. Ветров уже был по ту сторону — он виднелся смутно, расплывчато и даже его номер с расстояния нескольких метров было невозможно разобрать.
— Андриан! — сам от себя не ожидая вдруг выкрикнул Шаров.
Ему показалось, что Ветров услышал его.
По крайней мере, бегун едва заметно дернулся, голова его чуть наклонилась в сторону Шарова.
Шаров не знал, кто должен был прийти первым. Ему сказали, чтобы он притормозил на три восемьсот. И тогда он получит двадцать пять тысяч рублей. Это все, что он знал.
Значит, Ветров.
Потом он снова покосился вправо.
Нет.