– На горной дороге повозку растрясло, и золотой листок вывалился. Му Цин пошёл по воду, заметил блестящую фольгу в траве и забрал. Он спрятал её под кроватью, не зная, как лучше поступить, а вечером советник внезапно поднял тревогу, выгнал всех из комнат и принялся обыскивать покои. Тогда мы с ним ещё не были знакомы – я только заметил, что у одного из прислужников выражение лица какое-то странное. Потом, когда я сидел снаружи, он принёс мне чай и тайком во всём признался…
– Взял и никому не рассказал – что это, если не воровство? И вы, получается, чтобы его выгородить, соврали, что сами потеряли тот кусок?
К этому моменту Се Лянь как раз закончил переодеваться и вышел за дверь.
– Да, так всё и было, – подтвердил он.
Фэн Синь, раздуваясь от злости, последовал за ним.
– Ваше высочество, разве вы не знаете, сколько людей тогда, в первые дни в Хуанцзи, болтали про вас дурное?
– Говори потише. У него тогда было такое испуганное лицо, весь побледнел как полотно. Его ведь и раньше здесь не особо любили, если бы я его выдал, не сносил бы он головы. У нас с ним разный статус и положение, мне ничего не угрожало, тут и сравнивать нечего.
Навстречу им вышли несколько монахов. Они почтительно поклонились и дружелюбно поприветствовали принца. Се Лянь улыбнулся в ответ. Когда монахи скрылись из виду, он сказал Фэн Синю:
– Ну вот, надо было просто подождать. Теперь у меня со всеми отличные отношения. Разве кто-то ещё станет болтать у меня за спиной?
В комнате Му Цина было пусто, и они продолжили поиски.
Фэн Синь сказал:
– Я ещё тогда удивился, почему я ничего не знал о пропаже. И вы два года от меня всё скрывали, а про Му Цина сказали, что познакомились с ним, когда он двор подметал!
– Он умолял меня никому не говорить, и я дал слово. Но теперь ты всё знаешь; получается, я нарушил клятву. Пожалуйста, не проболтайся никому!
– Ничего вы не нарушили! Вор сам себя выдал.
– Нет, так не пойдёт! – рассердился Се Лянь. – Пообещай, что никому не расскажешь! Иначе я с тобой больше не буду общаться и ты никогда не женишься.
Фэн Синь сплюнул:
– Ах так? Отлично! Через день всё Сяньлэ узнает, как наследный принц, пытаясь самостоятельно одеться, чуть не задушил себя подвязками чулок! Ладно! Я молчу. Больно надо языком чесать. – Чуть поразмыслив, он добавил: – Похоже, Му Цин думает, что я к нему цепляюсь потому, что знаю про тот кусок золота, но, если честно, он мне просто не нравится. Сам придумал – сам обиделся. Наложницы во дворце и то не такие мнительные. Бесит.
– Он вовсе не такой плохой, как ты думаешь. В Хуанцзи до того дня ничего не пропадало; он оступился впервые. Если уж говорить о причинах, то всё из-за его матери… Он мне клялся и божился, что это не повторится, – я и решил, что каждый заслуживает второго шанса. И он сдержал обещание. Кстати, сегодня, когда на меня свалился ребёнок, Му Цин мне отлично подыграл. Если бы не он, у нас бы ни за что не вышло такого яркого представления.
Фэн Синь фыркнул:
– Да вы и без того всего три круга сделали, вошли в историю! Конечно, ему уже не было нужды продолжать вам пакостить. Ваше высочество, я вам вот что скажу: я не верю ни единому слову из того, что он говорил сегодня в храме Шэньу. В Хуанцзи всякая собака знает, что советники за игрой ничего не слышат и не видят. Но он сначала выбрал неудачный момент, потом якобы постеснялся на вас сослаться – такое чувство, что нарочно всё поперёк сделал!