– С лекарствами я что-нибудь придумаю. Прими пояс.
Его настойчивость насмешила Фэн Синя, который так и не понял истинной причины подобного поведения. Он пожал плечами, подобрал с земли пальмовый лист и продолжил раздувать огонь под котелком.
– Ладно, придержу пока у себя. Захотите вернуть – только скажите.
– И не подумаю, – покачал головой принц. – Теперь он твой, и можешь делать с ним что захочешь.
Заложив Хунцзин, они немного разжились деньгами и смогли даже позволить себе несколько пристойных обедов. Опасаясь того, что могла приготовить матушка с её кулинарными талантами, Се Лянь деликатно попросил государыню не тратить время у плиты, а сосредоточиться на уходе за мужем. Опыта в приготовлении пищи у него не было, но общее представление о процессе имелось – в итоге ничьи желудки не пострадали.
В глубине души Се Лянь искренне сожалел о ссоре с государем, но не решался ему в этом признаться, поэтому изо всех сил проявлял заботу. При кровохарканье ни в коем случае нельзя простужаться, и принц добыл отцу больше одеял и соорудил в комнате печку.
Солдаты Юнъаня охотились за венценосной семьёй Сяньлэ, и вскоре в городе участились дозоры. Не успели беглецы устроиться на новом месте, как им снова пришлось переезжать. Се Лянь уже сбился со счёта – в который раз.
Принц боялся, что страна погрязнет в беспорядках, но увиденное поразило его: в основном пострадала столица, а вот за её пределами смена власти мало отразилась на людях. Можно сказать, они ничего не заметили. Государи, принцы и знать весьма далеки от простого народа – почти что небожители или герои легенд. Новый правитель не был деспотом, с момента восшествия на престол не издавал жестоких указов и никому не вредил – о нём говорили разве что за чашечкой чая. Однажды Се Лянь даже услышал от кого-то: «Сколько му[12] земли я засеивал при государе Се, столько же буду при государе Лан!»
Было одно исключение: когда речь заходила о наследном принце, из баловня судьбы превратившемся в законченного неудачника, народ вмиг вспоминал о своей любви к родине и на все лады костерил Се Ляня, повинного в её потере.
Принц этого не понимал; впрочем, ему и некогда было задумываться о человеческой природе: не прошло и пары месяцев, как вырученные за Хунцзин деньги кончились, и вещи, которые можно было бы заложить, тоже. Кровохарканье вылечить непросто, а на государя ещё напала хандра, и с помощью множества снадобий удавалось лишь поддерживать его состояние, а без них больному немедленно стало бы хуже.
В один из дней Се Лянь с Фэн Синем долго бродили по улицам, и наконец принц сказал:
– Может… всё же попробуем?
– Ну давайте.
Се Лянь кивнул и плотнее закутал лицо лентой. Не было нужды объяснять: уже не в первый раз они это обсуждали, но прежде никак не решались. Однажды государь услышал их беседу и пришёл в ярость – настрого запретил заниматься подобным бесстыдством и пригрозил, что перестанет принимать лекарства, если узнает, что сын так опустился.
– Ваше высочество, вы постойте в сторонке, я один справлюсь. Даже если его величество узнает, ничего страшного! – Фэн Синь сделал глубокий вдох, задержал дыхание, а затем громко воскликнул: – Господа, дорогие земляки, не проходите мимо!
Прохожие сначала перепугались, но потом любопытство пересилило, и постепенно вокруг крикуна собралась небольшая толпа. Люди наперебой спрашивали:
– Зачем орёшь?
– Чем занимаешься?
– А ну, покажи, что умеешь!
– Хочу посмотреть, как разбивают камень на груди!