Пятая мата

Он сдался наконец, Петя. Снял сшитый из мешковины фартук, вытер руки, закрыл сараюшку и пошел к Никольской. Однажды смотрел у Олимпиады Степановны книгу о гражданской войне, и запомнился яркий плакат. Как раз то что надо: красноармеец двадцатых годов тоже спрашивал…

Школа и учительский дом стояли не в улице, а ближе к Чулыму, на невысоком взгорке. За штакетником грели на солнце свои пышные зеленые бока старые березы.

Никольская оказалась в огороде. Заметила, поднялась от грядки и подошла.

— Здравствуй, племя молодое… Держи огурец! Ты чего в такую рань?

Петя признался.

Учительница только руками развела.

— Спасовал, эх ты, художник от слова «худо»… Не сердись, учись понимать шутку. А знаешь, будь другое время — отказала бы в книжке — сам постигай, с натуры надо больше работать! Ладно, война, темпы нужны. Жди, я сейчас.

Петя повеселел. А когда Никольская принесла книгу, он признался и в другом:

— Олимпиада Степановна… Я под рисунком, на доске-то, место оставил, вот, стихи сочинил…

— Да ты и с рифмой дружишь? Зело любопытно…

— Так, нашло… — робко признался Петя и громко, уже заученно, прочитал:

Работать по-стахановски, Работать на «ура» — Зовет сегодня сплавщиков Военная пора. Пусть труд кипит дружнее, Сплавщик не подведет. И потому скорее Победы день придет!

— А что-о! — учительница даже худенькие свои плечи подняла. — Чувствуется накал, призыв — пойдет. Пиши, разрешаю!

Петя не шел, а летел от Никольской, счастливый от того, что она всегда рядом. Как знать, может, и не рисовал бы он вовсе, не живи Олимпиада Степановна рядом. С самого первого класса подталкивала она его к карандашу и краскам.

…У него была припрятана банка зелени и неполная бутылка олифы. Весной ездил с бумагами в сплавконтору, как раз ремонтировали там директорский катер, он и выпросил — у моториста Жукова.

Что можно зеленью? Покроет легонько каску бойца, тоже и шинель — похожести будет больше.

Не ждал Петя, а зашел Романов. Начальника, знать, беспокоил этот щит. Юный художник разведенной в керосине печной сажей выписывал пальцы правой руки бойца. Тихон мельком взглянул, потом отошел к стене сарая, сощурился и посмотрел еще раз. По-мальчишески облизнул губы, языком поцокал.

— Что оказать, когда нечего сказать… И похвалил бы, да курносый нос совсем задерешь… А стихи-то придумал сам?

— Сказала Олимпиада Степановна, что сойдут…

— Молодчага!

Гордый, Петя размашисто полоскал в керосине кисть. Он кончил работу. Как всегда, начальник бежал куда-то. Уже в дверях сказал: