– Но то были славные дни. Тогда что-то зарождалось. Искусство цвело, как никогда раньше в истории этого города. В нем было определенное
– А вы романтик. Вы и впрямь верите, что богемная жизнь – составная часть искусства.
– Наверное, да. Но она уступила чему-то вроде сухой респектабельности артистов. Например, вы слышали про Джимми Скримджера и Китти? Сколько я их помню, они жили в вопиющем грехе, поскольку много лет назад Джимми бежал из Шотландии, прыгнув на борт только что отчалившего корабля и оставив на берегу бешено визжащую жену-алкоголичку. Об этом все знали и все одобряли. Но несколько месяцев назад Китти столкнулась с кем-то из моих знакомых и провозгласила: «Как вы думаете, что случилось? Она померла!» Оказалось, что миссис Скримджер наконец испустила дух в каком-то приюте для пьяниц в Данди и Китти с Джимми теперь сожительствуют респектабельно! Именно это случилось и с музыкой, и вообще с искусством в Торонто: респектабельность опустилась на город в виде тучи разных комитетов по искусству и фондов, и хотя в целом ситуация стала лучше, во всяком случае с театром, эльфийские чары греха и новизны в основном рассеялись. Мы превратились в типичный американский город: к нам заезжают гастролирующие звезды, нас используют как ступеньку в более престижный оркестр дирижеры-летуны, и ваши воскресенья сменились президентскими советами, дамскими комитетами и прочими атрибутами современной артистической движухи.
– Прогресс не остановить.
– Вы хотите сказать, что ход времени не остановить. Не сказал бы, что я целиком и полностью верю в прогресс. Цивилизации прошлого неплохо справлялись, используя некие эквиваленты ваших воскресений. Любовь к искусству и покровительство искусства – надо полагать, я об этом говорю. Но я неучтив. Музыка – это еще не все искусство. Как продвигается ваша работа?
– Вы имеете в виду мой конвейер по производству бронзовых подобий разных ничтожеств для конференц-залов? Или вы вспомнили славные дни, когда я работала скульптором по маслу?
Именно в этот момент появилась Чипс с чайным подносом.
– Милая Эм немножко приуныла, но, если правду сказать, дела у нее идут просто отлично.
– О да, у меня целый список президентов и председателей на очереди, если ты об этом.
– Милая, я все время тебе напоминаю, что великие художники эпохи Возрождения тоже изображали президентов и председателей в огромном количестве, только тогда они назывались папами и князьями.
– Да, но у пап и князей был стиль и часто – благородное безобразие. Всякие шишки и крючковатые носы. А у этих банкиров и брокеров нет ни стиля, ни лица. В этой проклятой стране вообще ни у кого нет лиц!
– Нет, зато они исправно платят, чего нельзя было сказать о папах и князьях. Забудь про шишки и крючковатые носы и радуйся прекрасным деньгам.
Они продолжали препираться чрезвычайно нелепо, и я вспомнил о своей собственной тяге к коронованным особам и светским красавицам. Наконец Эмили не вынесла рассудительности, которую Чипс, не удержавшись от соблазна, стала ей внушать.
– Ради бога, заткнись! – закричала Эмили и выбежала с рыданиями.
– Бедняжка, она чуточку приуныла, – сказала Чипс. И тоже разрыдалась, а она, в отличие от Эмили, не умела плакать красиво. – О боже, как бы мне хотелось привести ее к тебе!
Я понял, что пора уходить, и ушел. Но когда я уже был на пороге, Чипс спросила мне вслед:
– Ты ничего странного не заметил во дворе?
– Странного?
– Да, несообразного. Я довольно-таки уверена в том, что видела. Ты держи глаза открытыми.
И действительно, стоило мне отойти на шаг от их парадной двери, как я понял, о чем шла речь.