Чародей

Во что облачен пациент, лежащий в постели в ожидании врача? В свежую пижаму, явно надетую для доктора? В нижнюю рубаху? Многие люди спят в нижнем белье. Если это пациентка, в чем она – в пижаме или ночной рубашке, а если в ночной рубашке, то какой – соблазнительной или простого белого трикотажа? Причесалась ли пациентка, накрасилась ли – ибо это показывает ее отношение ко мне и к самой себе. Как она реагирует, когда я прослушиваю легкие, – равнодушна или прикрывает груди? Представления пациента о скромности многое открывают врачу, как ни толкуй это слово.

Как пахнет в доме? Нос – один из главных моих диагностических инструментов. Часто я определяю болезни по запаху. Я могу по запаху определить, что в семье не все ладно. Могу учуять, что пациент несчастен.

Конечно, далеко не все больные, которых я навещаю, живут в описанных выше условиях. Многие мои пациенты обеспеченны, некоторые – богаты. Дома богатых требуют иного подхода. Чье понятие роскоши воплощено в том, что я вижу вокруг, – мужа или жены? Поднялись ли хозяева из низов, и если так, то что усвоили на этом пути, очень типичном для Северной Америки? Может быть, их личные вкусы забиты тяжелой потной рукой декоратора интерьеров из крупной компании? Есть ли в доме рояль, и если есть, играет ли на нем кто-нибудь? Я могу восхититься им, взять пару аккордов и услышать грязный, простуженный звук заброшенного инструмента, купленного для вида, чтобы не хуже, чем у соседей. В наши дни во многих домах встречаются отличные звуковые системы, хай-фай; они страшно дорогие, но кассеты и диски, которые валяются рядом, показывают, чего на самом деле стоит этот хай. Что на них – сентиментальная попса, танцевальная музыка, рок, панк или что другое? Или коллекция того, что я называю настоящей музыкой – из разряда той, что открывает двери подземного мира? Или «Жемчужины из репертуара Метрополитен-оперы»? Или Паваротти, демонстрирующий силу своей луженой глотки? Все эти детали важны для постановки диагноза, а единственный способ их выяснить – визит на дом; врач, не желающий посещать больных на дому, не может узнать пациентов так досконально, как нужно мне.

Потом здесь, у себя в конюшне, я все обдумываю и делаю выводы. А когда спускается вечер и я возвращаюсь из отеля, где ужинаю – с ресторанами в Торонто много лет было небогато, – я устраиваюсь в гостиной и читаю или слушаю музыку, но в глубинном слое сознания постоянно размышляю о пациентах и о своей работе, и меня охватывает счастье – мой собственный вид счастья: это когда ничего не болит.

5

Дом пастора

Кокрофт-стрит

Торонто, Онтарио, Канада

Как жизнь, чижик мой? Помнишь эту песенку – «Муж сказал: „Ступай-ка следом, да не мешкай на пути. Я поеду с нашим скарбом, а ты чижика неси…“» и так далее. О Барбара, ты не поверишь, как нам не хватает капельки такой легкой веселости в этой смертельно серьезной стране! Но роптать не приходится, как говорила старуха Люси. Дела идут не так уж плохо.

Я уже писала, что наш новый жилец наконец переехал. Мы просто умирали от нетерпения, желая увидеть, во что он превратил конюшню, но недели шли, а приглашение все не поступало. Я думаю, он суетился. Эти старые холостяки ужасно суетливы. Много недель подряд фургоны со всякой всячиной подъезжали к нашим дверям – они всегда подъезжают сначала к нам, возчикам не приходит в голову, что доставка может быть предназначена для конюшни, – и мы знали, что готовится нечто грандиозное. Потом явилась ужасная женщина-драгун и принялась командовать. Я так поняла, что она медсестра доктора или что-то в этом роде; фамилия ее Кристофферсон, [1] и она дракон во плоти. Или валькирия. Рост – футов семь, внешность красивого гренадера, звучный голос. Я рискнула сказать несколько вежливых слов, надеясь увидеть содержимое хотя бы одного-двух свертков, но меня наградили таким взглядом, словно прожгли рентгеновским лучом. Но в конце концов мы проникли в обиталище доктора.

Дорогая, ты себе не представляешь, сколько он, должно быть, потратил! От конюшен не осталось и следа, кроме очаровательных каминчиков в некоторых комнатах, – вероятно, когда-то перед ними сидели конюхи, чистили сбрую и травили похабные байки. Много деревянных панелей, не слишком темных, и красивые обои, наверняка привезенные из Штатов. А мебель! Нас провели в комнату, и я не поверила, что это приемная! Для пациентов! Роскошные кожаные кресла, по-настоящему хороший ковер на паркетном полу и, честное слово тебе даю, книги на полках и картины на стенах. И какие картины! Первоклассные репродукции, но выбор! «Урок анатомии» Рембрандта – я бы подумала, что он напугает пациентов до потери печенки, – и картина старого голландского мастера: врач разглядывает, похоже, флакон с мочой. А в консультационной я вообще чуть не упала! Там была картина на этот популярный сюжет, «Смерть и дева» – глуповатая голая женщина стоит лицом к лицу со скелетом и строит ему глазки, а скелет разглядывает ее розовые прелести, явно что-то прикидывая в уме. [2] Ради всего святого, какой реакции на это ждет доктор Джонатан Халла от своих пациентов?

Я так и спросила. Он только засмеялся: «Не беспокойтесь. Те, кто ко мне приходит, очень скоро привыкают к сувенирам эпохи, когда представления о медицине были откровеннее. Я требую от пациентов, чтобы они примирились с разными типами реальности».

Он в самом деле так разговаривает. Очень странная птица. Но красив – мрачной красотой, одевается шикарно, в костюмы из дорогой ткани, носовой платок душит «Венгерской водой». Конечно, он не так великолепен, как врачи с Харли-стрит. Такого в Торонто не простили бы. Но все равно он выглядит весьма торжественно. Я пожалела, что не надела свое лучшее платье.

Но больше всего меня удивила комната, смежная с консультационной: чересчур похожа на больницу. Большой стальной стол – такое ощущение, что на него укладывают пациентов, а в одном конце платформа, с задней стороны которой большая пластина матового стекла. Доктор нажал кнопку, и пластина осветилась; на ней проступили какие-то шкалы и символы, крупно размеченные черной краской. А доктор такой: «Если поставить пациента перед этой штукой, можно обнаружить просто замечательные вещи. Смотрите». И достает из шкафчика для бумаг прозрачку примерно на 18 квадратных дюймов. Это оказалась фотография какой-то несчастной, снятая перед этим самым экраном, вероятно – драконшей; лицо замазано черным, так что я не могла бы ее узнать, даже будь это кто-то из знакомых. Дорогая, ты не поверишь, до чего это было жалкое создание! Волосы свисают по спине, сутулая, грудь обвисла, живот отвис почти так же сильно, на ногах ужасные вены. Он положил в проектор другую прозрачку, вид сбоку. Потом третью, со спины – явное искривление позвоночника. Однако она была не такая уж и страшная. Я видала похуже – среди натурщиц, которые позировали нам в старом добром Королевском колледже. [3] Но эти фото были клинические. А доктор такой: «Если вам захочется иметь свой фотопортрет, приходите когда угодно». Это прозвучало бы мерзко, если бы не чрезвычайно милая улыбка. Говорят, он первосортный диагност.

Потом драконша принесла нам чаю. И очень неплохого, что меня почему-то удивило. За чаем мы разговорились. Мы рассказали доктору, как познакомились в войну, в транспортном корпусе на Грэм-террас, 39, и как тогда было весело. Все эти модные дамы в военной форме, пошитой на заказ у Хартнелла. Они развозили во все концы полковников и кабинет-министров, а Дражайшую отрядили доставлять зарплату правительственным сотрудникам в Бейзинсток, куда правительство переехало на всю войну. А я водила «скорую», ну, ты помнишь. Иногда она была больше похожа на средневековую телегу с трупами – из-за правила, что надо сначала отвезти убитых в полицию и только потом раненых в госпиталь. А какие разговоры! Бесконечные истории адюльтеров и шикарной жизни. А какая отличная компашка подобралась! Несколько канадок – я первый раз с ними столкнулась, отличные девчонки, но великосветские фифы вечно их высмеивали, потому что они просились в отпуск, чтобы побыть с мужьями! У нашей командирши в голове не укладывалось, что кто-то хочет провести время с собственным мужем. [4] Я держала ухо востро, потому что она явно положила глаз на Дражайшую и хотела поскорее выдать ее замуж. Она такая: «Конечно, во всей Англии всего только двадцать семь подходящих женихов, но никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Но даже тогда родители Дражайшей уже старались окрутить ее с Гасси Грилем. [5] Ты вообще знакома с Гасси? Боже, ну и тип! Прошлое встало перед глазами, как живое. Мы не часто говорим о том времени. Но когда я перед сном чистила зубы, поймала себя на том, что мычу сквозь зубную пасту мотивчик, который мы тогда пели в корпусе, когда самым знатным дамам случалось немножко нарезаться:

У Гитлера Всего одно яйцо,У Геринга Как задница лицо,У Гиммлера Рожа кикиморы,А Ге-еббельс – Он то еще дрянцо!

Поется на мотив «Полковник Буги». Блаженные дни! Мы все рисковали быть убитыми при бомбежке, но это лишь придавало остроты, как «Табаско» в еде. Взаправду ли те дни были блаженными? Мне тогдашней для счастья хватало того, что мы живы и молоды.

До следующего письма, привет от нас обеих.

ЧипсВиньетки

1. Моя медсестра Инге Кристофферсон – художница явно возненавидела ее с первого взгляда.

2. Эскиз «Смерти и девы». Дева очень похожа на Эмили Рейвен-Харт; что это – случайность или предчувствие?

3. Три молниеносных наброска, изображающих тело женщины, не вызывающее желания.