Чародей

Ты знаешь, как это бывает, когда услышишь что-нибудь совершенно новое для себя, а потом в следующие несколько дней узнаешь еще больше о том же самом? Так получилось и с доктором Халлой и его необычной диагностикой. На вечере я разговорилась с одним человеком, который спросил, знаю ли я доктора Халлу. По его словам, самое странное, что Халла проделал с ним, – положил голову ему на живот и, по-видимому, слушал, что происходит там внутри, битых четверть часа! Все бурчания, бормотания и взвизги. Но, судя по всему, Халла привел его в порядок – причем не лекарствами, а усилиями мадам Крис, которая, оказывается, отличная массажистка и способна практически вырвать человеку кишки. Что бы там ни услышал доктор в животе, Крис все это исправила. И еще я познакомилась с другим человеком, у которого была неприятная кожная болезнь и дерматологи ничем не могли помочь, а Халла вылечил его за шесть недель курсом ванн, опять-таки под управлением драконши. Ванн, в которых тебя так и крутит, совсем как воображение кружит человека, по словам Шекспира (это из «Троила и Крессиды», на случай если ты не помнишь). В общем, если он и шарлатан, то хороший. Но мисс Ф., которая теперь витает вокруг нашего дома, подобно привидению, уверена, что в один прекрасный день доктор зайдет слишком далеко (что бы ни значило это мрачное пророчество). Но это меня совершенно не пугает. Хорошо бы он осмотрел Дражайшую – она мне в последнее время как-то совсем не нравится. Не в этом смысле, конечно. Но я знаю, что она испугается стального стола и, скорее всего, не захочет, чтобы доктор положил свою большую голову на ее милый животик.

Мне нужно бежать. Горячий привет.

ЧипсВиньетки

1. Довольно большой набросок, не меньше 5×3 дюйма (по меркам Чипс прямо-таки гигантский), изображающий толпу хромых, слепых и увечных, ковыляющих к моей клинике, на ступенях которой высится Кристофферсон, как «слепая фурия с постылым резаком»[66].

2. Пьюзи – отличный рисунок, сделанный чрезвычайно талантливой англичанкой, любящей животных.

3. Мисс Фотергилл, обнюхиваемая «ну-вы-сами-понимаете-где». Ох, Чипс, ты рисуешь слишком смешно для настоящего порнографа, но могла бы заработать состояние на комической порнографии. У меня на этой виньетке лицо сатира, имеющего высшее образование в области естественных наук. А мисс Фотергилл – олицетворение девичьего стыда, но несколько одряхлевшее.

9

С мисс Фотергилл мне пришлось повозиться дольше обычного – не потому, что ее случай представлял какую-то сложность, но потому, что ее сопротивление было необычно сильным; она с боем уступала каждый дюйм на каждой консультации, поскольку была уверена: она-то знает, что к чему, и любое несогласие с ней означало покушение на сами основы впитанной ею жизненной мудрости – впитанное то есть в Роуздейле, фешенебельном квартале Торонто, где она обитала. В свои пятьдесят три года мисс Фотергилл была одинока – она похоронила мать за несколько месяцев до того, как пришла ко мне. Сондерс Грэм, ее семейный врач, счел ее невыносимой и ловко перепасовал мне, заявив, что, по его мнению, она нуждается в особом внимании. Она ни в чем таком не нуждалась, но ничем не примечательные случаи часто оказываются самыми неподатливыми.

Старина Бертон определил бы ее хворь как «меланхолию девственниц, монахинь и вдов»[67], но это было бы не совсем точно. Ей не хватало не просто сексуального опыта, но чего-то гораздо большего. Она была отчетливым примером того, как человеку мстит непрожитая жизнь. Мисс Фотергилл отвергла все пути, открытые ей в молодости, отказалась от любви и вообще любых сильных чувств. Она никогда не использовала ни для какой цели свои способности (хотя была неглупа), но посвятила себя уходу за эгоистичной матерью и удовлетворению всех ее прихотей. Она была компаньонкой и доверенным лицом матери, а потом сиделкой, пока мать не сошла в могилу. Мисс Фотергилл питала твердое убеждение, что ее мать обладала незаурядным интеллектом, глубокой мудростью и безупречными манерами в светской жизни, хотя никаких доказательств этого я так и не увидел. А теперь, после смерти матери, мисс Фотергилл оказалась выброшенной на сушу, и ее существование лишилось смысла. Но непобедимый инстинкт выживания, лежащий много глубже уровня рассудка, не позволял ей умереть (она прилежно ходила в церковь, но при этом страшно боялась смерти). Пустота жизни мисс Фотергилл заполнялась набором симптомов разной степени неприятности, убедивших ее, что она серьезно и чрезвычайно необычно больна.

Она была в самом деле больна – по меркам своей жизни и своего темперамента. Ее нужно было пробудить и заставить по-новому взглянуть на свое положение. Я не хотел намекать, что милая мамочка была эгоистичной старой кровопийцей довольно распространенного типа, но пытался привлечь внимание к тому факту, что мамочка умерла и мир от этого не перевернулся.

Лечение: начинаем с Кристофферсон. Минеральные ванны, которые так и крутили мисс Фотергилл, по выражению Чипс; хорошая клизма раз в неделю (в ней мисс Фотергилл не нуждалась, но после хорошей клизмы пациент чувствует себя как новенький, и к тому же – это мои фантазии, но я даю своей фантазии право голоса в части лечения пациентов – клизма напоминает о том, что от бесполезного пора избавляться). Я велел Гарри Хатчинсу смешать для мисс Фотергилл тонизирующее средство, отчасти полезное, так как содержало некоторое количество железа, но не чрезмерное (ибо пациентка была склонна к геморрою), к тому же это зелье достаточно мерзкое на вкус, чтобы казаться действенным. На флаконе красовалась яркая наклейка: «НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ПРЕВЫШАТЬ ПРЕДПИСАННОЙ ДОЗЫ». Мисс Фотергилл вполне могла бы выпить пинту без вреда для себя, но подобные вещи усиливают воздействие того, что мне предстояло проделать в консультационной.

Я сказал мисс Фотергилл, что ей следует найти себе занятие. Что?! Картинная галерея, музей, симфонический оркестр – она ничем таким не интересовалась. Мамочка всегда была невысокого мнения о женщинах, которые занимаются подобными делами, – они просто пытаются пролезть в высшее общество, говорила она. Нет, сказал я, не такое занятие, но занятие для души и духа. Но у нее уже есть занятие для духа: она постоянно причащается в храме Святого Симона – приход Святого Павла она терпеть не может, там сплошные выскочки из низов и вообще бог знает кто. Нет, сказал я, регулярное причастие не поможет, если от воскресенья до воскресенья ничего не происходит. Молится ли она? А как же; каждый вечер читает общеупотребительный молитвенник. Мамочка всегда хвалила ее чтение. Я прочел ей лекцию, услышанную много лет назад от Чарли: ее молитвы, судя по всему, просительные, но случалось ли ей прибегать к заступнической молитве или – что еще важнее – к созерцательной? Нет, не случалось, и по моему описанию она сочла, что это весьма нездоровое занятие. Какая-то зацикленность на себе. (Она пребывала в блаженном неведении относительно того, что все ее болезни и дорогие визиты ко мне – не что иное, как зацикленность на себе.) Я предложил ей связаться с отцом Айрдейлом в приходе Святого Айдана, чтобы побеседовать с ним о молитве, но она посмотрела на меня чрезвычайно чопорным взглядом, намекающим, что я не только нюхатель причинных мест, но и нечто еще более ужасное – папист. Итак, все мои попытки переключить ее образ мышления посредством обращения к религии потерпели неудачу.

Я даже не надеялся ей объяснить: ее болезнь заключается в том, что она телом и душой наследница. Разумеется, ей остались все мамочкины деньги, и она была полна решимости беречь их как зеницу ока и в конце концов передать… кому? Она не знала. Она не одобряла никакой благотворительной цели настолько, чтобы поощрить ее мамочкиными деньгами. Но она унаследовала от матери не только деньги и не только гулкий полутемный барак в Роуздейле. Главным сокровищем был огромный клад предрассудков, злопыхательства и ненависти. Мисс Фотергилл казалось, что она послана свидетельствовать перед всем миром о Мамочкиной Системе Ценностей. Задача была нелегкая, и мисс Фотергилл знала, что должна приложить все усилия. И прилагала. В результате у нее стал стремительно развиваться многообещающий случай arthritis deformans[68]. Многие мои коллеги из числа самых способных считают, что эту болезнь вызывает вирус. Вполне возможно. Но вокруг нас плавает столько вирусов в поисках пристанища, что любой, кому нужно заболеть, легко подцепит подходящую болезнь. Мисс Фотергилл нуждалась в чем-нибудь таком, что укрепило бы ее убеждения (мамочкины убеждения); ей нужно было – или она думала, что ей нужно, – стать жестче, и вот она уже на полпути к инвалидности. Все ванны Кристофферсон могли лишь слегка замедлить наступление неотвратимого.

Возможно, мои консультации и помогли бы, сумей я убедить мисс Фотергилл взглянуть на жизнь с другой точки зрения, чуточку отличной от мамочкиной. Я настаивал, чтобы она читала, – тогда у нее появится пища для ума и предмет для размышлений. Но она не любила читать. Она не получала удовольствия ни от какого вида искусства. Впрочем, она не сидела в праздности. Нужно было придумывать меню на каждый день и объяснять их кухарке; составлять цветочные композиции; писать письма. И конечно, заниматься «делами»: посещать поверенного не реже раза в месяц, допрашивать страховых агентов, перебирать извещения о том, сколько налогов предстоит выплатить, и вздыхать над ними, и вообще следить за всем, что подпадает под понятие имущества. Вечера она проводила за изучением ежегодных отчетов больниц и университетов, которым, может быть, захочет оставить свои деньги, когда уже больше не сможет за них цепляться, но до того оставалось еще много лет. Все эти занятия подпитывали уверенность, что она в кольце врагов, в осаде, загнана в угол миром, который непременно сожрет ее, стоит лишь на минуту ослабить бдительность. Я не видел никакого способа оторвать ее от проклятого наследства, оставленного мамочкой. Она была хранительницей мамочкиных мнений, а в роуздейлском доме – стражем мамочкиной гробницы.

Но не все время, проведенное с мисс Фотергилл, стало для меня временем вежливо скрываемого отчаяния и потерь. Я кое-чему научился – я отточил свое искусство слушать. Не просто слушать литанию ее жалоб о тяготах возраста или описание симптомов. Она даже наконец призналась мне в своем геморрое – который я, конечно, обнаружил при первом же осмотре, заглянув меж ее ягодиц, где, подобно розовой жемчужине, сидел геморроидальный узел. Мисс Фотергилл считала, что это ужасная болезнь, но я знал, что это мелочь. Мисс Фотергилл не разбиралась в таких вещах, а я в армии повидал геморрой, подобный гроздям винограда, – причем его носители терпели месяцами, прежде чем явиться к военврачу. («Никто не знает, какой геморрой я видал, / Никто, кроме Иисуса», выражаясь словами прекрасного спиричуэлса.) Нет, от мисс Фотергилл я научился мелодиям, каденциям ее речи, лежащим глубже слов. У любой речи своя мелодия, и по ней можно многое понять. У светской болтовни это может быть легкое скерцандо; но когда человек приходит ко мне в консультационную и говорит о больной спине, геморрое, болезненном метеоризме, необходимости часто бегать по ночам, он переключается на анданте ламентозо; слух внимательного врача различит в этой мелодии вопль младенца или двухлетки, требующего, чтобы мама поцеловала бо-бо. Или это может быть мотив глубокой скорби – речь человека, которому в игре жизни пришли паршивые карты, который видит, что недостойные люди процветают, пока он или она утопает в болезни и несчастьях. Мелодии, мелодии.

У простых людей и мелодия речи простая, о чем бы они ни говорили. Но люди с более сложно устроенной психикой иногда впадают в ироничную мелодию; порой в разговоре с мисс Фотергилл я чувствовал, что она весьма невысокого мнения о моем уме.

– Я так понимаю, вы никогда не рассматривали возможность замужества, – сказал я однажды. Ее ответ прозвучал с кристальной четкостью и ледяным блеском:

– Никогда. Мамочка обладала глубокой мудростью на этот счет. Помню, однажды она сказала: «Дорогая, если подумываешь выйти за кого-либо замуж, задай себе вопрос: могла бы ты воспользоваться его зубной щеткой? И сразу все поймешь».

Ах, бедная мисс Фотергилл! Кристофферсон отрапортовала, что пациентка – virgo intacta[69]. «Девственная плева как пергамент», – серьезно произнесла она. Испытание зубной щеткой не прошел никто.

Я непоправимо наивен. Часто не вижу того, что у меня прямо под носом. Мне стало все ясно с мисс Фотергилл, когда мне передали, что она в беседах со знакомыми осыпает меня красноречивыми похвалами. Я первый доктор в ее жизни, который постарался понять подлинную природу ее недомогания. Я – человек, чье самое присутствие уже целительно: потом она несколько часов чувствует себя значительно лучше. Я – врач, который находит время слушать. Она трубила мне славу на всех углах.

Так мисс Фотергилл нашла объект энтузиазма, хобби, занятие. Им стал доктор Джонатан Халла. Дамы смеялись до упаду и время от времени спрашивали, когда же мисс Фотергилл назовет дату счастливого дня и будет ли свадебная церемония включать в себя мессу у Святого Айдана.