И это было правдой. Хоть аборигены Марчелики и боялись молний, как и других проявлений природного гнева, но для них это никогда не было причиной куда-нибудь спрятаться, чтобы переждать. Они всегда пёрли вперёд, к своей цели, чем напоминали одновременно и касадоров, и воллов.
— Сколько у нас собралось людей? — спросил Дан у глав номадов и вадсомадов, присутствующих на совещании.
— Всего тридцать пять тысяч! — ответил один. — И вряд ли стоит ждать большего…
— Верно… Часть людей ушла под «Диахорисмос», а часть откочевала на северо-восток, где пока нет войны, — поддержал его второй. — Положат нас хаблы. Как пить дать, положат…
— Не положат! — уверенно заявил Дан, хотя на самом деле уверенности сейчас в нём и капли бы не набралось.
Однако Старган понимал: ему нельзя было этого показывать. Он должен был найти в себе эту треклятую уверенность — и заразить ею других. Чтобы шли вперёд, чтобы верили в победу, чтобы смогли выжить…
И молодой касадор очень старался. Старался изо всех сил, и пока у него получилось. Ну а дальше… Лишь бы удался план стравить у Мезализы непримиримых врагов с хаблами…
И тогда всё получится.
Кристиан вошёл в палатку и устало опустился на лежанку. Сил не оставалось ни на что, но надо было их найти. Он — офицер, он — образец для подражания. Да и вообще не хотелось светить перед генералом Форестером как мятым мундиром, так и помятым лицом… Гордость не позволяла. Та самая гордость, которую в нём с детства воспитывал отец.
Эта гордость, как ни странно, нередко проявляет себя в отпрысках знатных родов. Она опирается на глубокие корни, которые пронизывают прошлое, как старое дерево врастает в земную твердь. И эта гордость заставляет уважаемых метенов поступать по совести и чести.
Конечно, людям, забывшим свои корни, приходится по жизни проще. Они ничем не связаны: ни обещаниями, ни клятвами, ни опытом, который передаётся из поколения в поколение. Будь человек хоть трижды благородного происхождения, но если всё, что он знает о своих предках — это то, что они когда-то были, то нет и не будет у такого человека гордости. Во всяком случае, так всегда считал Кристиан.
И, наоборот, человек, который не имеет благородного происхождения, но знает деяния своих предков, их жизнь и их надежды, их любовь и веру — обязательно поступит по совести и чести. И в этом крылась, по мнению Кристиана, величайшая несправедливость мира… Всё чаще он видел, как люди знатных родов поступают как проклятые рабы, никогда не знавшие свободы. А люди, у которых за плечами лишь дед, бабка, отец и мать, неожиданно проявляют себя с лучшей стороны.
Зачем Крист пришёл на войну? Расти в чинах и делать карьеру? Какими глупыми и нелепыми казались эти юношеские планы сейчас, на центральных равнинах жаркой Марчелики… Впрочем, именно сейчас язык не поворачивался назвать этот проклятый континент жарким. С неба сплошным потоком лилась вода, а по ночам изо рта шёл пар — настолько холодно было вокруг!..
— Кристиан! — вошедший в палатку метен Флинт приветливо кивнул. — Устал? Я могу чем-то помочь?
— Это было бы неправильно… — Кристиан заставил себя улыбнуться. — Я всё-таки офицер. Я справлюсь, Георг…
— Люди должны помогать друг другу! — заметил Флинт, усаживаясь на свою койку.
С того дня, как отец Пеллы прибыл в лагерь экспедиционного корпуса, его поручили заботам Кристиана. И, по-хорошему, это Кристиан должен был сейчас интересоваться, чем помочь пожилому человеку.
— Может, и должны… — молодой человек устало стянул промокший сапог с ноги. — Вот только одни люди помогают, а другие только пользуются помощью…
— Что-то случилось? — заметив настроение юноши, Георг забеспокоился.