– Рехетре. – Я трясу ее руку. – Благословенная жена, пожалуйста, вы меня слышите?
Багадур тут же оказывается рядом, отпихивая меня от царицы.
– Оставь ее в покое!
Я падаю на спину, пытаясь смягчить падение, оперев руки на занозистую палубу.
Безумие. Никто не может ответить мне на такой простой вопрос.
Рабы.
Я по-крабьи отползаю подальше от Багадура, затем встаю на колени, поднимаюсь и подбегаю к первому гребцу.
– Ребенок Рехетре, – хриплю я, будто пересекла пустыню, чтобы задать свой вопрос. – Мальчик или девочка?
Глаза раба расширяются, он облизывает губы, не сбиваясь с ритма гребли. Затем смотрит на Багадура.
Сообразительный человек мне не ответит.
Я поворачиваюсь к следующему гребцу, но тот переводит взгляд на берег.
С трудом обуздываю свое отчаяние. Глубоко вдыхаю влажный воздух и пытаюсь замедлить биение сердца.
Если моя невозможная догадка верна, то она все еще будет верной, когда Рехетре проснется.
Я подожду. И узнаю.
Возвратившись на свое место у борта, заставляю мысли остановиться, замереть, не превращаться в невозможные, неправдоподобные фантазии.
Мы молча заканчиваем наше путешествие, проплываем мимо погребального храма и входим в гавань. Закат над пустыней раскрашивает пески в цвет пламени, и ковер цвета спелой хурмы простирается от темно-лазурного залива до самого дворца.
Рабы зажигают факелы у воды, спеша встретить прибывший корабль. Мальчик не старше лет десяти ныряет в воду, чтобы за сброшенный канат отвести лодку к каменной набережной.
Двое мужчин помогают Багадуру выбраться из лодки, поднимая его за локти. Он склоняется к одному из них, метнув на меня злобный взгляд, а затем исчезает в темноте за факелами.
Рехетре еще спит.
Но вскоре заботливые руки переносят ее в приготовленный паланкин, будто она не царица, а пациент.