– Они, что случилось? Куда меня уводят?
Никто не отвечает. Меня тащат из комнаты и вниз по коридору.
Я едва успеваю за их шагами.
Сквозь внутренний сад, погруженный в ночные тени.
Кажется, я слышу, как кто-то плачет?
Снова в неосвещенные коридоры, и вот мы у двойных дверей из орехового дерева.
Словно поджидая нас, двери распахиваются на каменных петлях.
Внутри еще двое стражников охраняют вход.
Меня толкают в тронный зал.
Я сразу замечаю помост в дальнем конце комнаты, на котором стоит трон. Барельефы по бокам трона – красные и синие цвета на желтом фоне – изображают связанных пленников разных побежденных племен.
Во всех углах комнаты горят жаровни. Свет ложится полосами на поверхности и отражается от позолоченных колонн, поддерживающих высокий потолок. Дым благовоний жжет глаза.
У левой стены стоит толпа женщин и плачет навзрыд, будто их пытают.
На золотом троне сидит, должно быть, сам Менкаура в двойной короне Верхнего и Нижнего Египта, в руке цеп и скипетр. По обе стороны от трона стоят нубийцы и обмахивают царя веерами из страусиных перьев. Он выглядит, как ожившая статуя египетского фараона. Он суров или даже зол.
Перед ним стоят двое мужчин спиной ко входу, но Менкаура бросает злой взгляд на меня, и они поворачиваются и расступаются, словно приглашая меня пройти вперед.
Багадур и Садики.
Это все из-за того, что Рехетре не пришла в покои мужа?
Меня предупредили, что будет, если я ослушаюсь. Сейчас изгнание звучит даже заманчиво.
Кроме до боли сильного желания сказать моей матери, что ее дочь найдена, жива.
– Спросите ее, – Садики обращается к царю, но рычит в мою сторону.
Я поднимаю голову, полная решимости ответить на любой вопрос, и иду вперед.