Но нет, он идет к левой стене магазина, где между гитар висит коллаж из дешевых рамок. Фотографии, вырезки из газет.
Я спешно иду к нему.
Джерри указывает на заметку с заголовком о передаче музыкального магазина следующему поколению.
– Вот этой лет десять, она тогда ушла на пенсию.
Я делаю шаг вперед, склоняюсь над черно-белой фотографией. Джерри и его мама стоят рядом, как на фотографии у меня в руке, где они стоят вместе с Ба десятилетия спустя.
Сердце заводится как мотор.
Я не сошла с ума.
Я видела эту женщину, маму Джерри, Беатрис, с фотографии в газете. Я видела ее совсем недавно.
В Саду, где она играла на пианино и выглядела как самый счастливый человек на свете.
– Ваша мама была пианисткой? – Я разглядываю улыбку с фотографии. Мне нравилась эта улыбка. Я ей завидовала.
– Она играла в джаз-бэнде какое-то время, давным-давно. Не уверен, что они были хороши. Мама бросила это дело и открыла магазин. Правильно поступила. – Он пожимает плечами. – Хотя мне всегда казалось, что она об этом жалеет.
– И где она? – шепчу я. – Где она сейчас?
Я боюсь услышать ответ. Даже если Ба ничего такого не говорила, Беа, должно быть, давно мертва, погибла и стала призраком, как и все остальные гости Сада.
– Сейчас? – Джерри явно сбит с толку. Смотрит на часы. – Не знаю. Смотрит телевизор, наверное.
Прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.
Я знала. Каким-то образом я знала, только увидев фотографию.
Ба бы упомянула о смерти Беатрис.
Но она ничего не говорила.
Отсюда следуют два пункта:
Во-первых, я не единственный живой человек на вечере.