– Некоторые сказали бы, что стоит заниматься творчеством, даже если не хватает таланта стать кем-то великим.
– Да? По мне, так трата времени.
Подают закуски. Я ковыряюсь вилкой в кусочках копченого палтуса, хотя могла бы прикончить его в три укуса.
– Я думаю, я видела что-то… необъяснимое.
Зачем я это сказала? Как будто хочу проверить Остина. Нечестно. Не могу же я снять у Остина баллы в воображаемом тесте «Хороший ли ты бойфренд?», если он не поверит в то, что я сама считаю невозможным?
– В каком плане необъяснимое? – Остин поднимает брови, смазывая маслом хрустящую булочку.
Я не хочу рассказывать ему всю правду. Сад – это личное. Как будто он принадлежит мне одной. Фоновая музыка заполняет паузу.
– Как будто ты видишь что-то, а в другой момент смотришь – и там ничего нет, словно и не было никогда.
– Похоже на то, что люди зовут «магическое мышление».
– Я… Не… «магическое мышление» – это другое.
Остин хмурится и вгрызается в хлеб.
– Ты о чем? Оно магическое, и ты об этом думаешь. По-моему, достаточно для магического мышления.
Я прочищаю горло и отправляю в рот еще кусочек рыбки. Снова – нечестно же думать о нем хуже только потому, что он не знает психологический термин, обозначающий поиск причинно-следственных связей между несвязанными событиями?
– Ну, не важно, – Остин пожимает плечами. – Я знаю, тебе нравится все это… художественное, я имею в виду. Но, кажется, сейчас лучше сфокусироваться на цифрах, не спускать глаз с добычи и прекратить мечтать. Я поэтому тебе говорю сделать из магазина престижное кафе. Но сейчас уже поздно.
Он продолжает говорить, но я не слушаю.
Слова Лизы и Остина – с налетом снисходительности, неодобрения.
Но Агата Кристи назвала меня Рассказчиком. Т. С. Элиот сказал, что у меня хорошее воображение.
От них эти слова казались комплиментом. Призванием. Даром.
Остаток ужина я удерживаю себя в кресле.