Я доедаю клубнику, языком проверяю, что ничего не прилипло к зубам, и переспрашиваю:
– Готова?
Агата наклоняет голову, разыгрывая раздражение. Или она и правда от меня устала.
– Готова ли ты принести свой подарок на стол?
Снова это.
Т. С. Элиот был уверен, что я пишу историю и планирую положить ее на стол рядом с Древом.
– Боюсь, она еще не готова. – Поэт тогда, кажется, принял мою отговорку.
Лицо Агаты на момент омрачается, затем она переводит свое внимание на вечер в целом.
Что-то в ней тревожит меня. Я не хочу разочаровывать человека, которого так сильно уважаю, но я успела заметить не разочарование. Больше было похоже на страх.
– Я… Я скоро закончу, я уверена. Нужно только немного… переработать.
Агата не отвечает. Едва заметным кивком дает понять, что она меня слышала.
Я должна уйти и вернуться с готовой историей?
Часы, нет, годы творческого кризиса смеются над этим невозможным предложением.
Не говоря уже о том, что я не знаю, смогу ли вернуться. Или даже уйти отсюда.
– Все равно моя книга будет не ровня твоим. Мне всегда они нравились.
Ее губы изгибаются в легкой, грустной улыбке, но она не смотрит на меня.
– Спасибо, я ценю. Но когда речь идет о творчестве, сравнивать себя с другими – гиблое дело. Сравнение порождает конкуренцию, а та ведет либо к гордыне, либо к унынию – им обоим не место в сердце творца.
– Но не лучше ли смириться с правдой? Трезво оценивать свои способности?
Я почти произношу вслух: