– Но в палате ты говорил, что прогнал беса!
– Нет, госпо-ожа. Нет никако-ого беса. Только бо-олезнь. А шептал я слова мо-олитвы Первым Святым. И бо-олезнь ушла… Я бо-ольше ничего не делал. Я бо-ольше ничего не умею.
Чинвенду взял ведро за ручку и еще раз поклонился.
– То есть ты хочешь сказать, что Лоренту помогли прийти в себя Первые Святые?
Слуга кивнул, постаравшись придать движению уверенность. Вышло фальшиво.
– Уверен, что ничего не скрываешь? Что не врешь мне?
– Я всегда говорю правду, госпо-ожа. – Он вновь добродушно улыбнулся. – Могу я пойти? У меня много дел.
– Да, конечно.
Стефани огорченно смотрела вслед уходящему камердинеру. Она ничего не выяснила, и разочарование навалилось тяжким грузом на разволновавшееся сердце.
«М-да, расспрашивать о чем-то не так-то просто. Особенно когда тебе не хотят рассказывать…» Девушка пнула перед собой камушек. Тот полетел вперед. Она задумчиво посмотрела на жестяное ведро, на рычаг колодца и… на нее снизошло озарение.
«Ну конечно. После того случая в госпитале интендант со своим камердинером договорились, о чем будут всем рассказывать. О болезни и о том, что он шептал молитву Первым Святым. Да! Естественно! Так как признаться в колдовском ритуале, если это он, равносильно подписанию самому себе смертного приговора. – Она тяжко вздохнула. – И чего ты ожидала? Что подойдешь, задашь вопрос и тебе скажут правду?»
Стефани решительно двинулась к двери, за которой уже скрылся Чинвенду. Ей нужно проявить настойчивость. Совсем немного. Может, он не захотел говорить с ней на улице, а в квартире, где нет возможности быть подслушанным, все расскажет. К тому же если она объяснит, что понимает причину его нежелания говорить правду, то между ними возникнет больше доверия.
Девушка отворила дверь, которую Чинвенду оставил незапертой. Оказавшись возле черной лестницы для слуг, она осмотрелась по сторонам. Дорожка из мокрых следов вела наверх по ступеням, а со второго этажа доносился звук переливающейся воды.
Не раздумывая ни секунды, Стефани быстро поднялась по лестнице. Желание добиться ответов перевесило здравый смысл и любые меры предосторожности. Увидев приоткрытую дверь в одну из квартир, она вошла туда, как в родные покои. Не постучалась, не позвала слугу, а ворвалась ураганом.
– Чинвенду, прости, но я вижу, что ты мне что-то не договариваешь. – Она прикрыла за собой дверь и медленно пошла по коридору влево. – Пойми, я должна знать правду. Это касается моего брата.
– Мадемуазель, – возмущенный голос принадлежал тому, кого Стефани меньше всего желала встретить. Тому, о ком она так опрометчиво забыла.
«Ну конечно, для кого же еще Чинвенду мог носить воду?» Она обернулась и ахнула.
Перед ней стоял Эдриан с недоумевающим выражением лица. На плече красовалась татуировка в виде надписи, но разобрать буквы в такой ситуации не представилось возможным. Стефани стоило бы посмотреть ему в глаза и извиниться за свое вторжение, но что-то пошло не так. Ее взгляд быстро скользнул от небесного омута глаз на распущенные мокрые волосы. Тяжелые от воды тонкие пряди ложились на мускулистую грудь. Одинокие капли соблазнительно медленно стекали по коже, вызывая россыпь мурашек. Девушка сосредоточилась на одной капле и проследила взглядом, как та скатилась по рельефному животу мимо ряда жестких светлых волос и растеклась крошечным пятном на штанах.
Это было крайне неприлично – так пристально разглядывать чужое тело.
– Вы бы оделись. – Стефани сняла с головы шляпку и спрятала в ней смущенное лицо. От подобного вида внутри проснулся маленький внутренний бесенок, который подначивал сыпать колкостями и в госпитале, и возле кондитерской, а теперь требовал разглядеть мужчину получше. Голос почти приказывал посмотреть на полуобнаженного мужчину еще раз. Тело лихорадочно затряслось, и девушка растерялась. Она видела голых людей на пляже возле шато. Полностью. Почему тогда так реагирует на него?