– Да ты-то откуда знаешь?
– Да как откуда же? Вы ж только на днях четверых проводили. Да еще каких! – Ёган поднял палец вверх. – Чтоб таких на тот свет спровадить, руку-то надо набить. И, думаю, не одной дюжиной обошлось. – Он на секунду задумался, как будто считал что-то, и затем кивнул. – Точно не одной.
– Дурак ты. Что же они, по-твоему, ангелы были? Или они меня не убили бы, если бы смогли?
– Уж не ангелы они были и убили бы вас за милую душу, не будь вы такой ловкач. И наших бы еще побили, да только все одно – они души Божьи.
– И, значит, я душегуб.
Ёган выразительно развел руками и начал чистить сапоги.
– А раз ты такой правильный, что ж ты просил меня научить тебя воинскому ремеслу? Тоже хочешь стать душегубом?
– А что ж, – вздохнул Ёган, – глядя на вас, скажу: душегубство – дело прибыльное.
– Ну, раз прибыльное, то надо учиться. Бери-ка копье, щит и давай учись. Только на улицу иди.
– Что, сейчас, что ли?
– А что такого?
– Так темнеет уже.
– Ничего, триста раз сделаешь и спать пойдешь.
– Ну…
– Бери копье и иди учиться, – настоял солдат. – Ишь, тоже мне, святоша…
Ёган вздохнул опять и полез в кучу, где были сложены доспехи и оружие.
– И не ставь сапоги мои так близко к огню, болван. И поутру чтобы не забыл смазать их салом, и чтоб на заре кони были уже оседланы, не дай бог проспишь.
– Ясно, – грустно сказал слуга, а Волков повалился на перины.
Давно, давно он не испытывал таких ощущений: тепло, мягко, сытно, ничего не болит, и не нужно в ночь и в дождь заступать в караул. Вот так и жили благородные. Так жили обладатели гербов. Он думал: если все получится, то у него тоже будет герб, и дом, и перины.
Он задвинул занавеску кровати, и теперь сквозняк не беспокоил его, даже можно было пока не укрываться, и тут черт дернул его подумать о женщинах, и он сразу вспомнил ее. И десяток мыслей начали рвать его предсонное умиротворение в клочья, как волки дерут падшую лошадь. Он начал вспоминать весь диалог, до мелочей. И сейчас он понял, что построил бы разговор иначе, произносил бы другие слова и стоял бы не так, и смотрел бы правильно, и использовал бы иные интонации. Собственные ошибки и откровенное хамство молодой госпожи вызывали в нем прилив раздражения. Каждая колкость этой девицы провоцировала в нем новую волну гнева. И сон ушел, не оставив и намека. В узком окне стало совсем черно, а он все лежал и злился. Уже и Ёган вернулся неразговорчивый, завалился на свою солому и молчал.
ebooksa