Мужчина глянул на меня подозрительно, и по моей спине пробежал холодок. Следовало быть аккуратнее, и все-таки запереть дверь. Не могу же я объяснить, что вон те рисунки над ней и есть замок? Колдовские руны, которые со стороны для обычного человека выглядят как просто красивые узоры, надежно защищали жилище от непрошенных гостей. Может быть, Роберт знает об этом? Эта мысль и заставила меня напрячься.
– В нашем доме нечего брать, – поспешно поправилась я. – У нас ни денег, ни ценных вещей.
– Недавно приехали? – Роберт, кажется, вздохнул с облегчением.
– Два дня назад. Но я жила здесь ранее, как вы уже знаете.
– Да, слышал. Впервые был на таком собрании, надо сказать. Староста здесь, конечно, крепкий старичок. Но я с ним не согласен – деревня ведь для всех, кто потерял смысл в жизни на других землях.
– Вы тоже потеряли смысл жизни там?
– Вроде того, – уклончиво ответил Роберт, а я заметила, как кончики его губ дрогнули в улыбке. Не понравилась мне эта реакция, но я не могла понять – почему. – Как думаете, Бард и Гаскон вернутся?
– Не знаю, – вздохнула я, грустно посмотрев через плечо на лес. – Надеюсь, их найдут целыми и невредимыми. Хищников в этом лесу много, здесь водятся даже вечно голодные гиены.
– Хорошо, что сказали. В лес я никогда не пойду, – Роберт рассмеялся. – Но переживаю за этих двоих, прошло уже больше суток, как они ушли.
– Все будет хорошо, – ответила я, будучи совсем не уверенная в своих словах.
Если Гаскон и в порядке, то Бард вряд ли. Он гнался за пчелами, на укусы которых у него аллергия, и если его все же покусали, то мужчина, наверняка, задохнулся. Я уже видела однажды, как он отекал и просил воздуха. Тогда меня быстро вывели на улицу, а Герда весь день провела у постели пчеловода. Но если Гаскон не пострадал, то почему до сих пор не вернулся? Этого никто не мог знать.
В доме Ули были зажжены сразу все пять фонарей. Масляные, горели они долго и не затратно, а света было достаточно. Уля сидела у окна в кресле, и будто со вчера не вставала. Она и так не вставала, но Роберт говорил, что помогал ей лечь спать. Я же совсем забыла, что утром старушке нужно было пить отвар, да и когда бы я вспомнила о ней? На собрании все мысли занимала только собственная судьба.
Веронике я дала книжку с рисунками, найденную мной на полке у печи. Роберт путался у меня под ногами, все спрашивая, чем помочь, и мне пришлось отправить его греть воду.
Сама же я развела отвар с водой, напоила старушку, расчесала ее волосы, а потом накормила остатками жареной альмы. Было бы неплохо сводить Улю в баню, но пока она натопится, ночь пройдет. Да и не справлюсь я сама, несмотря на то что из-за болезни бабулька весила не больше мешка с картошкой. Роберт скоро принес мне таз с водой и ушел в свою комнату. Я раздела Улю, обтерла мокрой тряпкой, надела на нее чистое ночное платье и позвала мужчину.
– Она нас слышит? – спросил он, когда помогал мне перенести старушку на кровать. Уля моргнула и закрыла глаза, а мне вновь привиделась улыбка на ее лице.
– Слышит, – ответила я, бережно укрывая Улю тонким шерстяным одеялом, пахнущим затхлостью. Постирать бы его, да Гаскону, видимо, было не до стирки. – Она только не говорит и не ходит. Руки ее слушаются, но переодеться сама не может и умыться тоже.
– Что с ней случилось?
Я рассказала Роберту вкратце то, что узнала от Гаскона.
– Так бывает, – заключила я, – от горя. От горя люди даже умирают, но Уля у нас сильная бабулька. Совсем скоро она сможет вновь говорить, и Гаскону будет легче. Сейчас он к ней неотрывно привязан, а даже поговорить не могут.
– Это твой отвар поможет ей заговорить?