Смерть пахнет сандалом

3

Говорят, что в годы правления под девизом Юнчжэн в нашем северо-восточном крае Гаоми появился удивительно талантливый человек по имени Чан Мао. У него не было ни жены, ни детей, лишь была с ним черная кошка, и они во всем поддерживали друг друга. Чан Мао был лудильщиком котлов и другой медной посуды, он день-деньской ходил по улицам и переулкам со своими инструментами и кошкой. Мастер Чан Мао был замечательный, человек он был порядочный и общался в округе со многими. Однажды случилось ему участвовать в похоронах друга. Стоя перед могилой, Чан Мао вспомнил, как при жизни друг по-доброму относился к нему, и невольно исполнился скорби, растрогался, запричитал, да так мелодично и прочувствованно, что родственники покойного забыли о своих рыданиях, а зеваки перестали шуметь. Каждый почтительно внимал его стенаниям, проникнувшись глубоким чувством. Люди и думать не думали, что у лудильщика Чан Мао ко всему прочему и голос был такой великолепный!

Это было важное время в истории маоцян. Чан Мао пел от всего сердца, изливал душу, он по-женски причитал, взывая к небу и стукаясь лбом о землю, и по-мужски бесслезно говорил все, что в голову придет. Скорбящим он нес утешение, не ведающим страданий доставлял удовольствие. Это была самая что ни на есть революция в традиции оплакивания на похоронах. Люди теперь все слышали и видели по-новому. Они уподобились буддистам: смотрели на западные небеса и видели землю обетованную, красочно расписывая, что там небесные цветы падают с выси. Или стали как путники, измазанные в пыли с дороги и вдруг попавшие в баню, где им открылась возможность смыть с себя прах земной жизни, выпить горячего чая, пропотеть каждой порой. Вот пошла из уст в уста молва, все уже знали, что лудильщик Чан Мао не только мастер лудить медную посуду, но и обладатель славной луженой глотки, а также отличной памяти и хорошо подвешенного языка. Постепенно стали находиться семьи умерших, которые приглашали его на похороны, чтобы он поговорил и спел перед могилой, утешил душу усопшего, смягчил скорбь родственников. Поначалу Чан Мао отвергал такие предложения: разве дело причитать перед могилой мертвеца, к кому ты не имеешь никакого отношения? Но народ приглашал его раз за разом, один раз не идешь, второй воздерживаешься, а на третий раз отказать совсем трудно. Не зря же великий полководец Троецарствия Лю Бэй, приглашая Чжугэ Ляна в советники, трижды заходил к тому в шалаш. Тем более что все они жили в одних краях, все были близкие земляки. Когда постоянно сталкиваешься друг с другом, на сто лет вперед-назад, то как тут не породниться? Живым земляка не увидел, так мертвому в лицо посмотришь. Человек в смерти уподобляется тигру, а тигр – барану. Мертвый человек важен, живой – ничтожен. Вот Чан Мао и пошел на похороны. Один раз, два, три… Всякий раз его принимали, как почетного гостя, с горячими приветствиями. Дерево боится, что дерьмом с мочой корни ему обольют, ровно так же человек опасается возлияний и пресыщений. Бесконечно благодарный за щедрый прием лудильщик, конечно, работал для людей не покладая рук. Нож чем больше точишь, тем он острее, в мастерстве чем больше упражняешься, тем оно совершеннее. После неоднократных экзерсисов искусство пения и словесного обращения Чан Мао обрело новые высоты. Чтобы придать своему пению новое звучание, Чан Мао попросился в ученики к самому большому авторитету в округе, господину Ма Дагуаню, и нередко уговаривал того поведать рассказы о древности до наших дней. Каждый день на рассвете Чан Мао отправлялся на дамбу практиковать свои вокальные способности.

Поначалу Чан Мао приглашали исполнять песни перед могилой бедняки, а когда слава о нем разнеслась, его стали на церемонии звать и богатые. В те годы любой мог позвать его на похороны и чуть ли не на самые большие праздники в Гаоми. Не боясь перспективы пройти туда-сюда несколько десятков л и, народ от мала до велика приходил послушать певца. А если Чан Мао на похоронах не выступал, то как бы ни был пышен эскорт и как бы обильны ни были жертвоприношения,

пусть даже флаги заслоняли солнце, высились горы мяса и лились реки вина,

людей на такие обряды являлось совсем немного. В конце концов Чан Мао забросил свои лудильные инструменты и стал профессиональным плакальщиком.

Говорят, при резиденции Конфуция, что располагается в той же провинции Шаньдун, тоже служили профессиональные плакальщицы: несколько женщин с очень хорошими голосами. Но они выдавали себя за родственников усопшего, делали вид, что переполнены горем, потрясали плачем небеса, а воплями корежили землю. Их плач не мог сравниться со скорбью Чан Мао. Почему наставник сравнивает плакальщиц из управы Конфуция с основателем нашего ремесла? Потому что несколько десятилетий назад кто-то пустил ложный слух о том, что Чан Мао начал свою профессиональную карьеру, получив указания от этих плакальщиц. В связи с этим наставник специально ездил в город Цюйфу, чтобы разобраться во всем. Там до сего дня есть профессиональные плакальщицы. Что бы они ни пытались выпалить из себя, ни о каких потрясающих основы Неба и Земли притч во языцех, которыми славился основатель маоцян, и говорить не приходится. Эти плакальщицы в сравнении с Чан Мао что земля в сравнении с небом, что фазан в сравнении с фениксом.

Чан Мао перед могилой часто импровизировал, в слова выступления он вкладывал события из жизни покойного. Такие, как он, обладатели живого таланта, говорят, как пишут, ритмично, в рифму, незамысловато, но с высоким литературным мастерством. Слова плачей Чан Мао являлись, по сути дела, пропетыми траурными речами. Впоследствии, чтобы угодить слушателям, Чан Мао больше не ограничивался изложением жизни усопшего и его восхвалением, а во множестве приплетал в свои речи реалии сегодняшней жизни. Вот это, по сути дела, уже была наша опера маоцян.

Я прервал рассказ и глянул на сидевшего рядом с камерой уездного. Тот сидел, склонив голову, словно почтительно слушая. Хочется послушать, так слушай, тебе же на пользу будет. Не послушав маоцян, невозможно понять, почему мы в Гаоми такие. Не зная истории маоцян, нельзя разобраться в душе нашего народа. Я нарочно повысил голос, хотя глотка саднила, словно изрыгала огонь, а язык болел.

Я уже упоминал, что у отца-основателя была кошка, и кошка эта была не обычная, а волшебная, как рысак по кличке Красный заяц, на котором скакал герой Гуань Юя. Чан Мао очень любил эту кошку, и она отвечала ему той же теплотой. Куда бы он ни шел, кошка следовала за ним. Когда Чан Мао выступал перед могилой, кошка сидела перед ним и внимательно слушала. В самом печальном месте она начинала в унисон с ним издавать горестные вопли. Основатель маоцян обладал незаурядным голосом, и его кошке в мяуканье тоже не было равных в Поднебесной. Из-за того, что Чан Мао постоянно сопровождала кошка, люди того времени даже прозвали его плакальщиком-кошатником. До сего дня рифмованные частушки на эту тему имеют хождение среди земляков Гаоми…

– Лучше ваши поучения слушать, чем вопли кошки Чан Мао, – с чувством вставил Сяо Шаньцзы.

А потом кошка эта взяла и сдохла. Насчет того, как это случилось, есть несколько версий: одни говорят, что она умерла от старости, другие утверждают, что ее отравил кто-то из театральной труппы другого уезда, третьи заявляют, что ее избила до смерти женщина, которая хотела выйти замуж за Чан Мао, но получила от того отказ. Как бы то ни было, кошки не стало. Чан Мао сильно переживал и с трупиком зверушки на руках проплакал три дня и три ночи. И не просто плакал, а плакал и пел, пока на глазах не выступила кровь.

После пережитого горя Чан Мао изготовил себе из шкур диких зверей головной убор и костюм. Маленький головной убор из шкуры дикой кошки с высокими ушами он в обычные дни носил на голове. Хвост накладывался поверх косы. Большой наряд был сшит из десятка с лишним шкурок и походил на величественную парадную форму. Сзади одеяния тащился большой толстый хвост. С тех пор Чан Мао и на похороны стал приходить в таком кошачьем одеянии.

После смерти кошки в выступлениях основателя маоцян произошли значительные перемены. Раньше в его пении было что-то радостное, что-то воодушевляющее. После того, как кошки не стало, в песнях Чан Мао стали преобладать печальные мотивы. Да и форма песен тоже изменилась: во время печального пения Чан Мао то и дело вставлял самые разные грустные мяуканья – интерлюдии между основными частями номеров. Все это вылилось в яркие особенности, которые маоцян сохраняет и по сей день.

– Мяу-мяу! – Не сдержав чувств, Сяо Шаньцзы пару раз мяукнул.

После смерти кошки Чан Мао и ходил, и разговаривал, словно подражая ей, будто бы душа кошки вселилась в него, и они духом с нею слились воедино. Даже глаза у Чан Мао постепенно изменялись: днем они сужались до щелочек, а вечером и ночью сверкали в темноте. А потом и сам отец-основатель умер. По преданию, перед смертью он обратился в огромного кота с крыльями, прорвал бумагу в окне, выпал во двор на большое дерево, затем взлетел и отправился прямо к луне. После кончины Чан Мао ремесло оплакивания пошло на убыль, но приятные на слух, душераздирающие мелодии продолжали и продолжают звучать в сердцах людей.

4

В годы правления Цзяцина[142] и Даогуана в пределах нашего северо-восточного края начались регулярные выступления небольших трупп, подражавших голосу и мелодиям Чан Мао. Обычно такие представления устраивали супружеские пары с ребенком: мужчина пел, женщина подпевала, а ребенок в кошачьем костюме им подмяукивал. Бывало, что артисты пели на похоронах у богатых людей – обрати внимание, это был уже не «плач на похоронах», а именно «пение на похоронах». Но гораздо чаще такие труппы выступали на рынках. Муж с женой играли и пели, а ребенок в кошачьем наряде ходил, мяукая, с корзинкой в руках и собирал деньги. Репертуар таких артистов в основном состоял из отрывков больших пьес: например, таких, как «Лань Шуйлянь торгует водой», «Вдова Ма плачет на могиле», «Третья сестра Ван думает о муже» и других. Представления были, по сути дела, сбором подаяния. Поэтому нас, возникших в те годы актеров маоцян, и нищих связывало одно ремесло. Иначе мы с тобой даже не стали бы наставником и учеником.

– Ваши слова, наставник, совершенно справедливы, – сказал Сяо Шаньцзы.

В таком виде представления маоцян продолжались не один десяток лет. В те времена в маоцян не было музыкального сопровождения, не было каких-либо правил игры. Тогдашний маоцян и был, и не был театром. Помимо семейных выступлений, о которых я тебе только что рассказал, были еще собратья из крестьян, которые в свободное от полевых работ время колотили в маленький гонг, как у продавцов сладостей, и в маленький барабанчик, как у продавцов соевого творога, и, импровизируя со словами, развлекались пением в подвалах, где плели соломенные сандалии, или в доме на кане, чтобы рассеять скуку и страдания. Эти маленькие гонги, как у продавцов сладостей, и маленькие барабанчики, как у продавцов соевого творога, стали для нас в маоцян самыми ранними музыкальными инструментами.