Смерть пахнет сандалом

Мои глаза затуманились от горячих слез. Было смутно видно, как толпа земляков на главной улице стала отбивать земные поклоны. Множество тел поднимались и опускались, слева и справа слышался плач и стук лбов о камни.

Земляки простояли на коленях на главной улице перед воротами до самого полудня, сменились три караула солдат, но никто так и не вышел из ворот, чтобы принять прошение из рук цзюйжэня Даня. Высоко воздетые руки старика постепенно склонились, прямое тело мало-помалу сгибалось в пояснице. И в конце концов почтенный цзюйжэнь Дань повалился на землю. А в это время…

В управе загремели барабаны, трижды выстрелили пушки, ворота с громыханием отворились, мелькнула процессия перед парадной аркой. Но я смотрела не на свирепых солдат, не на внушительного вида свиту, я смотрела лишь на повозку в их рядах, на клетку на ней и на стоящих в клетке двух людей: моего отца, доблестного Сунь Бина, и Шаньцзы, Сунь Бина ненастоящего.

Мяу-мяу, мяу-мяу, какая печаль на сердце…

Глава 16. Сунь Бин говорит об опере

Превосходно, замечательно, отлично! Устроим здесь для вас представление на славу! Вот вам Сунь Бин, едущий по большой дороге у тюрьмы. Как раз на Праздник Середины осени яркое солнце воссияло в Небесах и на Земле. Стоит Сунь Бин в арестантской повозке и осматривается по сторонам. Да видит он только повсюду земляков, застывших по обе стороны улицы. Видит только перед повозкой служителей управы, расчищающих себе дорогу звонкими гонгами. Видит только позади повозки ожесточенных солдат на конях. Мечи обнажены, стрелы натянуты, патроны лежат наготове. Немецких чертяк и китайских бойцов единит напряжение. И все оттого, что накануне вечером братец Чжу Восьмой повел толпу с налетом на тюрьму, понадеявшись, что уловкой сможет подменить столбы и украсть перекладины. Вот только я решился идти на казнь. В такие моменты к богам взывать тщетно, а демоны тебя и не услышат. И остается только стоять неприступной горой на этой повозке. Прости, брат, Сунь Бин обманул твои ожидания и надежды товарищей, и вы за это поплатились жизнью. Висят теперь ваши умерщвленные головы на стене управы. Но имена ваши будут вписаны в списки великодушных духов и будут прославлены навечно не одной оперой маоцян.

Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Сунь Бин следует по улице»

1

Рука Чжу Восьмого железным крюком сжала мне горло, из глаз искры посыпались, в ушах – грохот, глаза вышли из орбит, виски распирает… Чувствую, что вот-вот попрощаюсь с жизнью. Но нет, так я умереть не могу, очень уж западло погибнуть от руки Чжу Восьмого. Я родился героем, умереть тоже нужно мощно. Братец Чжу Восьмой, Сунь Бин понял, что ты всем этим хотел показать. Ты боялся, что меня пригвоздят сандаловыми колышками, казнят такой казнью, что папу с мамой кричи не кричи, боялся, что придет время, мне и при желании будет не помереть, и в живых остаться не получится, вот ты и задумал задушить меня, чтобы расстроить планы немецких дьяволов. Отпусти руку, брат Чжу Восьмой. Задушив меня, ты лишь опозоришься да лишишь себя доброго имени. Ты не понимаешь, что, подняв знамя сопротивления в борьбе с немцами, я совершил свой подвиг лишь наполовину. Если я сбегу с полдороги, то все пойдет на спад и останется незавершенным. Я хочу проехать по улице, распевая маоцян. В жизни надо быть твердым и неприступным, как железо или алмаз. А смерть должна наступить красиво и торжественно. Дай же мне на эшафоте, что в пять чжанов, показать присутствие духа. Хочу своим видом пробудить всех почтенных земляков, ошеломить заморских дьяволов. С приближением смерти на меня снизошло прозрение, и я пальцами вцепился в глаза Чжу Восьмого и начал бить его коленом ниже живота. Чувствую, как полилось что-то горячее… Его пальцы разжались, а моя шея освободилась.

В лунном свете я увидел множество солдат и офицеров, выстроившихся вокруг нас с Чжу Восьмым. Лица у них распухли, подобно раздуваемому мясником мочевому пузырю свиньи. Некоторые из военных приблизились, схватили меня за руки и поставили меня на ноги. Зрение у меня наконец-то восстановилось, и я увидел перед собой давнего друга, нищего Чжу Восьмого. Тот лежал на боку. Его тело сотрясала дрожь. Вся голова Чжу Восьмого была залита чем-то синим, и от него разносилась жуткая вонь. Только тогда я понял, почему он отпустил меня – совсем не из-за того, что я сопротивлялся, а потому что его сильно ударили по голове солдаты.

Солдаты толпой потащили меня через парадную арку и каменные воротца, задержались они только на площадке перед главным залом. Подняв голову, я увидел, что величественный судебный зал уже ярко освещен. Фонарь, подчеркивающий присутствие Юань Шикая, висел высоко под передней балкой здания. Фонарики правителя уезда Гаоми робко теплились по сторонам. Тащившие меня солдаты вошли в судебный зал. Только тут они ослабили хватку и швырнули меня на каменный пол. Опираясь на пол, я приподнялся. Ноги подкосились, тело закачалось. Один из солдат пнул меня под колено, и я невольно осел на камни. С помощью рук я вытянул ноги перед собой и так и остался сидеть на полу.

Разместившись поудобнее, я поднял голову и увидел круглое поблескивавшее лицо Юань Шикая и вытянутое сморщенное лицо Клодта. Уездный Цянь Дин стоял в сторонке, согнувшись и сгорбившись, жалкий и унылый. До меня донесся голос Юань Шикая:

– Разбойник, представший перед судом, назови свое имя!

Я рассмеялся в голос.

– Ваше превосходительство Юань, воистину у вас, благородного человека, глаза никуда не годятся, я, как говорится, не меняю имени в пути и фамилии при остановке. Я – великий вождь, поднимающий народ на сопротивление немцам. Звать меня Сунь Бин, а теперь, осененный божественным Юэ Фэем, я готовлюсь принять наказание в павильоне, где бушуют ветры и гремят волны!

– Внести фонари! – рявкнул Юань Шикай.

Несколько фонарей нависло над моим лицом.

– Уездный начальник Цянь, это как понимать? – холодно вопросил Юань Шикай.

Цянь Дин поспешно шагнул вперед, поднял рукава халата и опустился на одно колено:

– Докладываю вашему превосходительству: ваш покорный слуга только что был с проверкой в камере смертников. Сунь Бин все еще там, сидит в цепях, надежно прикован к камню.

– А это тогда кто?