Смерть пахнет сандалом

– Уездный начальник, ты, должно быть, помнишь, сколько зубов выбил Сунь Бину губернатор Клодт?

– Ваше превосходительство, ваш покорный слуга в самом деле точно не помнит…

– Значит, ты не можешь точно сказать, кто настоящий, а кто нет?

– У вашего покорного слуги зрение никудышное, правда, не вижу…

– Раз уж ты, уездный начальник, точно не помнишь, не стоит и разбираться, – махнул рукой Юань Шикай. – Отправьте обоих в тюрьму, а завтра они вместе пойдут на сандаловую казнь. Тебе, уездный, этой ночью караулить их в тюрьме, если с этими двумя преступниками пойдет что-то не так – спрос будет с тебя!

– Ваш покорный слуга непременно приложит все силы… – согнулся в поклоне уездный. С него градом катил пот, от прежде вольного сияющего облика не осталось и следа.

– Раз приключился такой цирк с подменой, значит, определенно не обошлось без управских, – уверенно заключил Юань Шикай. – Взять под стражу начальника тюрьмы, тюремщиков камеры смертников. Всех арестовать! А наутро допросим каждого как следует!

2

Не дожидаясь, пока за ним придут, начальник тюрьмы повесился на балке тюремного храма. Управские стражники перетащили его, как дохлого пса, к двум дорожкам за парадной аркой и положили рядом с Чжу Восьмым и Семерочкой Хоу. Когда солдаты тащили меня в тюрьму, я увидел несколько палачей, которые, выполняя неизвестно чей приказ, отрубали головы убиенным. Сердце невероятно защемило, в душе клокотали угрызения совести. Я подумал, что, наверное, виноват, нужно было послушаться почтенного Чжу Восьмого, бесшумно скрыться, чтобы планам Юань Шикая и Клодта не было дано исполниться. Ради завершения своего подвига, ради сохранения в веках своего имени, ради пресловутых чести, любви к людям и справедливости загублены столько жизней. Прочь, досадные мысли, осталось продержаться одну долгую ночь до рассвета.

По указанию уездного нас с Сяо Шаньцзы приковали к одному камню. В камере зажгли три большие свечи, снаружи высоко повесили фонарь. Уездный принес стул и уселся рядом с камерой. Через окошко величиной с чайную чашку за его спиной было видно семь-восемь служителей управы, а позади них кругом стояли солдаты. Огонь на кухне уже погас, но жар и запах гари становились только сильнее.

Удар гонга возвестил четвертую стражу.

Отовсюду стали доноситься крики петухов, свет фонаря постепенно мерк, свечи в камере тоже наполовину прогорели. Уездный сидел на стуле, свесив голову, как побитый инеем росток, не в духе, ни жив ни мертв. Я понимал, что дела у парня плохи, даже если голову сохранит, то шапку чиновника точно потеряет. Эх, Цянь Дин, куда делся твой вольный дух, когда ты, выпив вина, читал стихи? Где бешеная энергия, которую ты демонстрировал во время поединка наших бород? Уездный, уездный, мы же с тобой не враги, чтобы встречаться на узенькой дорожке, завтра со смертью враз кончатся наша с тобой взаимная любовь и неприязнь.

Сяо Шаньцзы, Сяо Шаньцзы, ты, по сути дела, – мой ученик. И вот мой ученик обезобразил себя и сам себя посадил в тюрьму ради меня. Уже этой чести и отваги достаточно, чтобы твое имя воспевали многие века. Но зачем тебе нужно было с пеной у рта настаивать, что ты – Сунь Бин? Я понимаю, ты отдаешь себе отчет в реальном положении дел, в том, что тебе непременно отрубят голову, но это значительно легче принять, чем все то, что связано с сандаловой казнью.

– Братишка, зачем тебе все это? – негромко обратился я к нему.

– Наставник, – еще тише ответил он, – к чему я себе выбил три зуба, если не собираюсь дать посторонним отрубить мне голову?

– Но ведь тебе грозит сандаловая казнь!

– Наставник, нищие мучают сами себя сызмальства. Когда господин Чжу Восьмой взял меня в ученики, то первое, что он сделал, – заставил меня ткнуть самого себя ножом. С тех пор я долго тренировался на своей плоти, резал себя вдоль и поперек. В Поднебесной есть нищие, которые всегда счастливы, но нет таких, кто не вынес бы мучений. Наставник, советую вам все же признать, что вы не Сунь Бин, чтобы они не доставили вам боли и чтобы на казнь вместо вас пошел я. Я готов понести за тебя сандаловую казнь, а слава человека, принявшего такую кончину, останется за тобой.

– Раз уж ты принял твердое решение, – сказал я, – давай тогда плечом к плечу ворвемся в ворота преисподней. Покажем всем, как надо умирать. Пусть эти заморские дьяволы и предатели посмотрят, какой самоотверженный народ в Гаоми!

– Наставник, до наступления света еще есть время, чтобы не терять его, расскажите мне лучше о происхождении «кошачьей оперы», – попросил Сяо Шаньцзы.

– Хорошо, Сяо Шаньцзы, любезный брат. Пословица гласит: «перед смертью слова человека идут от сердца». Вот наставник и расскажет тебе всю историю маоцян от макушки до хвоста.