Стражники провели какое-то время внутри, потом вышли, одни, что-то бормоча, кое-кто зевал. Перед чайной они задержались еще немного, погалдели, сели на лошадей и уехали. Улица огласилась топотом копыт и осветилась огнем факелов, потом все исчезло, и городок вновь погрузился в тишину. Он хотел было спуститься с дамбы и вернуться домой, но увидел, что в тысячах домов, будто по приказу, зажгли огонь, все вокруг ярко осветилось. Чуть спустя на улице появились несколько десятков светильников и фонарей, они собрались в длинную огненную змею и быстро двинулись к его дому. Из глаз у него потекли горячие слезы.
7
Прислушавшись к советам опытных стариков, несколько дней после этого Сунь Бин днем скрывался, а к вечеру, когда затихали шаги людей, осторожно появлялся. Скрывался он в ивняке на другом берегу реки. Там был с десяток глинобитных хижин, где крестьяне сушили табак. Днем он спал в этих хижинах, а к вечеру перебирался через реку и возвращался домой. Наутро заворачивал в узелок жареные лепешки, набирал воды в тыквы-горлянки и шел назад в хижину.
На больших ивах рядом с его пристанищем было около десятка сорочьих гнезд. Он лениво валялся на глиняном
Седьмое число второго месяца, пятый день со дня убийства немецкого инженера, полдень. Сунь Бин съел пару жареных лепешек, запил холодной водой и улегся на к а н, слушая в смутной полудреме, как хлопочут сороки и стучат дятлы. Неожиданно с другого берега реки донесся резкий выстрел. Он первый раз в жизни слышал, как стреляет скорострельная винтовка с казенной частью, это было совсем не похоже на стрельбу из самодельных ружей и пушек. Сердце замерло, он понял, что дело плохо. Соскочив с
Он увидел, что полсотни высоченных заморских жеребцов рассыпались на пустыре перед его чайной. Иностранные солдаты в великолепных мундирах и украшенных перьями цилиндрических шапочках стреляли из синеватых винтовок с примкнутыми штыками по дверному окну его дома. Из дул винтовок вращающимися маргаритками вылетали и долго висели в воздухе облачка белого дыма. Медные пуговицы на мундирах солдат и блестящие штыки сверкали на солнце и резали глаз. Позади иностранных солдат стояли солдаты цинской армии в летних шляпах с красной бахромой и белыми кругами на груди и спине. В глазах у Сунь Бина потемнело, жужубовая палка выпала из рук и, с треском ударяясь о ветки, упала на землю. Хорошо, что он крепко уцепился рукой за ветку, а то и сам бы свалился.
Сердце объяло огнем, он понял, что беда действительно пришла. Но в нем еще теплилась надежда, что жена применит все накопленные за много лет способности, особенно в том, как изображать сумасшедшую, а эти немецкие солдаты, так же как и присланные уездным Цянем стражники, покрутятся какое-то время и уедут несолоно хлебавши. И он тут же принял решение, что если сможет пережить эту опасность, то немедленно заберет жену и детей и переберется в другие места.
Вскоре началось самое страшное. Он увидел, как два немецких солдата, схватив жену за руки, тащат ее к дамбе. Жена пронзительно кричала, ее ноги волочились по земле. Детей нес к дамбе длинный немецкий солдат, взяв каждого за ногу, как носят кур и уток. Шитоу вырывался из рук еще одного немецкого солдата и, похоже, укусил его. Потом Сунь Бин увидел, как маленькая черная фигурка Шитоу отступала на дамбе, отступала, пока не наткнулась на ствол винтовки стоявшего позади него немца, и не сверкнул на солнце пронзивший его штык. Вроде бы парнишка вскрикнул, а может, никакого крика и не было. Черным шариком Шитоу скатился вниз по дамбе. Прижавшийся к дереву Сунь Бин увидел лишь кровавый отблеск, обжегший ему глаза.
Все немецкие солдаты отступили на дамбу и, одни с колена, другие стоя, навели винтовки на жителей городка. Стреляли они очень точно, почти после каждого выстрела падал человек – на улице или во дворе, ничком или навзничь. Цинские солдаты факелами подожгли его дом. Сначала валил похожий на дерево черный дым, который поднялся до небес, через какое-то время взметнулись большие, золотисто-желтые языки пламени. С треском разлетались искры, их становилось все больше и больше, огонь и дым направлялись в разные стороны, дым и жар вместе с густой копотью долетали до его лица.
Происходили еще более ужасные вещи. Он увидел, что, таща и толкая его жену, немецкие солдаты срывали с нее одежду, пока она не осталась нагишом… Зубы глубоко вонзились в кору дерева, лоб он разбил себе в кровь. Сердце огненным шаром устремилось на другой берег, но тело оставалось на дереве, словно привязанное, и он был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Немцы подняли белое тело жены, раскачали и бросили, как большую белую рыбу, в воды реки Масан. Беззвучно подняв множество белых брызг, множество белых цветов, оно беззвучно пошло ко дну. Наконец, немецкие солдаты высоко подняли на штыки Юньэр и Баоэра и тоже швырнули в реку. Как в кошмарном сне, глаза застила кровавая пелена, сердце пылало огнем, тело безвольно застыло. Он трепыхался из последних сил, и в конце концов со звериным ревом тело освободилось, обрело способность двигаться. Он яростно рванулся вперед, и тело, ломая ветки, тяжело рухнуло на мягкий песок под деревом.
Глава 8. Священный алтарь
1
Стоило открыть глаза, как в них ударил луч света, пробивающийся сквозь ветви ив. В мозгу промелькнули страшные картины, которые он видел с вершины дерева, и сердце болезненно сжалось, как мошонка быка при неожиданном ударе. С этого момента в ушах зазвучал торопливый, как сигнальный огонь, бой гонгов и барабанов, словно пролог перед началом большого представления оперы
Под исполненную горечи и негодования арию в душе он, опершись на ствол дерева, с трудом встал, покачивая головой и топая ногами. Бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум… Бум-бум-бум… Бум!
Опираясь на палку из жужуба, которая принесла ему столько несчастий, он, пошатываясь, вышел из ивовой рощицы.
Размахивая жужубовой палкой, он крушил все направо и налево, во все стороны, бил так, что на ивах трескалась кора, так, что застонали деревья и травы.