Смерть пахнет сандалом

Стражники провели какое-то время внутри, потом вышли, одни, что-то бормоча, кое-кто зевал. Перед чайной они задержались еще немного, погалдели, сели на лошадей и уехали. Улица огласилась топотом копыт и осветилась огнем факелов, потом все исчезло, и городок вновь погрузился в тишину. Он хотел было спуститься с дамбы и вернуться домой, но увидел, что в тысячах домов, будто по приказу, зажгли огонь, все вокруг ярко осветилось. Чуть спустя на улице появились несколько десятков светильников и фонарей, они собрались в длинную огненную змею и быстро двинулись к его дому. Из глаз у него потекли горячие слезы.

7

Прислушавшись к советам опытных стариков, несколько дней после этого Сунь Бин днем скрывался, а к вечеру, когда затихали шаги людей, осторожно появлялся. Скрывался он в ивняке на другом берегу реки. Там был с десяток глинобитных хижин, где крестьяне сушили табак. Днем он спал в этих хижинах, а к вечеру перебирался через реку и возвращался домой. Наутро заворачивал в узелок жареные лепешки, набирал воды в тыквы-горлянки и шел назад в хижину.

На больших ивах рядом с его пристанищем было около десятка сорочьих гнезд. Он лениво валялся на глиняном кане, ничего не делая, ел и спал, спал и ел. Поначалу и выходить боялся, но постепенно утратил бдительность. Оставаясь под деревом и задрав голову, он наблюдал, как ссорятся между собой сороки. С ним познакомился высокий молодой человек, который пас коз. Его звали Му Ду, он был очень простодушный, и смекалки ему остро недоставало. Сунь Бин делился с ним жареными лепешками и еще рассказал, что он и есть тот самый Сунь Бин, который убил немецкого инженера-железнодорожника.

Седьмое число второго месяца, пятый день со дня убийства немецкого инженера, полдень. Сунь Бин съел пару жареных лепешек, запил холодной водой и улегся на к а н, слушая в смутной полудреме, как хлопочут сороки и стучат дятлы. Неожиданно с другого берега реки донесся резкий выстрел. Он первый раз в жизни слышал, как стреляет скорострельная винтовка с казенной частью, это было совсем не похоже на стрельбу из самодельных ружей и пушек. Сердце замерло, он понял, что дело плохо. Соскочив с кана и схватив жужубовую палку, он спрятался за обветшалой створкой двери и стал ждать врагов. Следом раздалось еще несколько выстрелов. Они также донеслись с противоположного берега. Не усидев в хижине, Сунь Бин выскользнул за дверь, согнувшись, перепрыгнул ветхую глинобитную стену и побежал в ивняк. В Масане вопили женщины, плакали дети, раздавалось ржание коней и рев ослов. Лаяли собаки, и все сливалось в один гул. Что происходит на том берегу, было не видать, но он мгновенно сориентировался, заткнул палку за пояс и забрался на самое высокое дерево. Завидев вторгшегося в их владения человека, сороки стали все вместе яростно нападать на него. Размахивая палкой, он раз за разом отгонял их. Сунь Бин встал рядом с огромным сорочьим гнездом, держась за ветку и глядя на другой берег. Перед его глазами весь городок был как на ладони.

Он увидел, что полсотни высоченных заморских жеребцов рассыпались на пустыре перед его чайной. Иностранные солдаты в великолепных мундирах и украшенных перьями цилиндрических шапочках стреляли из синеватых винтовок с примкнутыми штыками по дверному окну его дома. Из дул винтовок вращающимися маргаритками вылетали и долго висели в воздухе облачка белого дыма. Медные пуговицы на мундирах солдат и блестящие штыки сверкали на солнце и резали глаз. Позади иностранных солдат стояли солдаты цинской армии в летних шляпах с красной бахромой и белыми кругами на груди и спине. В глазах у Сунь Бина потемнело, жужубовая палка выпала из рук и, с треском ударяясь о ветки, упала на землю. Хорошо, что он крепко уцепился рукой за ветку, а то и сам бы свалился.

Сердце объяло огнем, он понял, что беда действительно пришла. Но в нем еще теплилась надежда, что жена применит все накопленные за много лет способности, особенно в том, как изображать сумасшедшую, а эти немецкие солдаты, так же как и присланные уездным Цянем стражники, покрутятся какое-то время и уедут несолоно хлебавши. И он тут же принял решение, что если сможет пережить эту опасность, то немедленно заберет жену и детей и переберется в другие места.

Вскоре началось самое страшное. Он увидел, как два немецких солдата, схватив жену за руки, тащат ее к дамбе. Жена пронзительно кричала, ее ноги волочились по земле. Детей нес к дамбе длинный немецкий солдат, взяв каждого за ногу, как носят кур и уток. Шитоу вырывался из рук еще одного немецкого солдата и, похоже, укусил его. Потом Сунь Бин увидел, как маленькая черная фигурка Шитоу отступала на дамбе, отступала, пока не наткнулась на ствол винтовки стоявшего позади него немца, и не сверкнул на солнце пронзивший его штык. Вроде бы парнишка вскрикнул, а может, никакого крика и не было. Черным шариком Шитоу скатился вниз по дамбе. Прижавшийся к дереву Сунь Бин увидел лишь кровавый отблеск, обжегший ему глаза.

Все немецкие солдаты отступили на дамбу и, одни с колена, другие стоя, навели винтовки на жителей городка. Стреляли они очень точно, почти после каждого выстрела падал человек – на улице или во дворе, ничком или навзничь. Цинские солдаты факелами подожгли его дом. Сначала валил похожий на дерево черный дым, который поднялся до небес, через какое-то время взметнулись большие, золотисто-желтые языки пламени. С треском разлетались искры, их становилось все больше и больше, огонь и дым направлялись в разные стороны, дым и жар вместе с густой копотью долетали до его лица.

Происходили еще более ужасные вещи. Он увидел, что, таща и толкая его жену, немецкие солдаты срывали с нее одежду, пока она не осталась нагишом… Зубы глубоко вонзились в кору дерева, лоб он разбил себе в кровь. Сердце огненным шаром устремилось на другой берег, но тело оставалось на дереве, словно привязанное, и он был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Немцы подняли белое тело жены, раскачали и бросили, как большую белую рыбу, в воды реки Масан. Беззвучно подняв множество белых брызг, множество белых цветов, оно беззвучно пошло ко дну. Наконец, немецкие солдаты высоко подняли на штыки Юньэр и Баоэра и тоже швырнули в реку. Как в кошмарном сне, глаза застила кровавая пелена, сердце пылало огнем, тело безвольно застыло. Он трепыхался из последних сил, и в конце концов со звериным ревом тело освободилось, обрело способность двигаться. Он яростно рванулся вперед, и тело, ломая ветки, тяжело рухнуло на мягкий песок под деревом.

Глава 8. Священный алтарь

1

Стоило открыть глаза, как в них ударил луч света, пробивающийся сквозь ветви ив. В мозгу промелькнули страшные картины, которые он видел с вершины дерева, и сердце болезненно сжалось, как мошонка быка при неожиданном ударе. С этого момента в ушах зазвучал торопливый, как сигнальный огонь, бой гонгов и барабанов, словно пролог перед началом большого представления оперы маоцян. За боем последовали протяжные, печальные переливы шалмея-соны и труб под непрерывный с циклическим повторением аккомпанемент цитры-цинь, где струнами служили кот да кошки. Эти звуки, которые полжизни сопровождали его, притупили сердечную боль, словно стерев с лица земли высокие горные пики и завалив песком ущелья глубиной в десять тысяч чжанов, образовав обширное плоскогорье. Стаи сорок, следуя громыханию музыки в его сердце, театрально парили, словно кружащиеся в небе темные облака; а перестукивание не знающих устали дятлов служило учащенным ритмом этой музыки. Тонкие ветви ив колыхались под ветерком, как когда-то его пышная борода.

«Я, я, я держу в руке дубинку из жужуба. За пазухой у меня клинок снежного меча. Делаю шаг и рыдаю осиротело. Делаю два, и кипит пламя гнева. Я, я, я торопливо иду по извилистой тропе, как это непросто дается мне».

Под исполненную горечи и негодования арию в душе он, опершись на ствол дерева, с трудом встал, покачивая головой и топая ногами. Бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум… Бум-бум-бум… Бум!

«Увы! Я, Сунь Бин, возвожу глаза на север, где мой дом, языки пламени на полнеба, валит черный дым. Мою жену убили злодеи, она, она, она в брюхе рыб. Мои дети, ах, какое горе! И сын, и дочь отправились к Желтому источнику[82]. Проклятые заморские дьяволы, светловолосые и зеленоглазые, сердца у них, как у змей и скорпионов, чувства в них нет. Убили невинных, разорили меня и уничтожили семью, ни кола ни двора, я, я, я… Ах, какое горе!»

Опираясь на палку из жужуба, которая принесла ему столько несчастий, он, пошатываясь, вышел из ивовой рощицы.

«Я, я, я, я подобен дикому гусю, отставшему от стаи, я как тигр, попавший на равнину, дракон, оказавшийся на мели…»

Размахивая жужубовой палкой, он крушил все направо и налево, во все стороны, бил так, что на ивах трескалась кора, так, что застонали деревья и травы.

«Ах вы, немецкие дьяволы! Вы, вы, вы убили жену, убили детей, злодеи лютые… Глубока ненависть за это море крови, я обязательно должен отомстить!»