Бам-бам-бам-бам-бам… Трах-бах-бах…
Размахивая палкой и спотыкаясь, он рванулся к реке Масан. Вода доходила ему до пояса. Ко второму месяцу лед в реке уже растаял, но озноб пробирал до костей. Однако он совершенно не чувствовал холода, душу ему грел жгучий огонь мести. Идти было трудно, вода, словно толпа заморских солдат, задерживала его, мешала. Он лез напролом, колотил воду палкой. Плюх-плюх-плюх-плюх-плюх-плюх! Звуки ударов лезут в уши, брызги летят во все стороны.
Брызги летят в лицо, одни не ясно какие, другие сероватые, третьи кроваво-красные.
Работая руками и ногами, он забрался на дамбу, опустился на колени, лаская еще не совсем засохшие следы крови.
Все руки в крови и грязи. От еще не догоревшего дома идут обжигающие волны жара. Воздух полон обжигающих частиц пепла. В горле собрался противный ком сладкого, горького и соленого. Он опустил голову, и его вытошнило кровью.
В этой бойне погибло двадцать семь жителей Масана. Люди подняли тела свои близких на дамбу, уложили рядами, стали ждать, когда прибудет посмотреть на них его превосходительство начальник уезда. Под руководством Чжан Эръе несколько молодых парней прыгнули в реку, в пяти л и вниз по течению выловили тела Сяо Таохун, Баоэра и Юньэр и положили вместе с остальными. Тело жены прикрыли старой курткой, из-под которой торчали белесые, как у больного, застывшие ноги. Сунь Бин вспомнил времена, когда она выступала в роли молодой кокетки в темной одежде: с фазаньим пером на голове, драгоценным мечом на поясе, в вышитых туфлях с красными бархатными цветками величиной с кулак на носках. Как она пела и плясала, размахивая длинными рукавами, лицо как цветок персика, тонкий, как тополь, стан, поет как иволга, посмотришь – залюбуешься!
Сунь Бин увидел, как из паланкина, согнувшись, вышел начальник Цянь. Всегда ходивший со спиной прямой, как створка двери, он непонятно от чего странно горбился. Обычно сиявшее улыбкой лицо было страшно перекошено. Борода, всегда вольно развевавшаяся, как хвост скакуна, была всклокочена, как хвост тощего осла. Неизменно чистые и прозрачные, несравненно проницательные глаза померкли и потухли. Не зная, куда девать руки, он то сжимал их в кулаки, то напряженно хлопал себя по лбу. Двое телохранителей с мечами осторожно шли позади него, не понимая, то ли охранять его, то ли приглядывать за ним. Один за другим уездный осмотрел все тела на дамбе. Земляки молча следили за ним. Уголком глаза начальник Цянь окидывал стоявших в благоговейной тишине сельчан. На его волосах быстро выступили капли пота. В конце концов он остановил суетливую поступь, утер пот рукавом и заговорил:
– Старики, земляки, вы должны превозмочь…
– Вы, господин, уж выступите за нас… – яростно заголосили земляки, сплошной стеной упав на колени.
– Быстро встаньте, дорогие земляки. У меня сердце кровью обливается в связи с этим кровавым побоищем, но мертвых не воскресишь, прошу вас приготовить гробы. Предание земле упокоит их…
– Неужто наши люди погибли зазря? Неужто позволим заморским дьяволам так бесчинствовать?
– Земляки дорогие, ваше горе – это и мое горе, – пустил слезу уездный, – ваши отцы и матери – мои отцы и матери, ваши дети – и мои тоже. Всячески надеюсь, что вы, дорогие земляки, не будете горячиться и не станете действовать, поддавшись настроению. Я завтра же отправляюсь в столицу провинции просить аудиенции у его превосходительства генерал-губернатора. Обязательно от вашего имени буду добиваться справедливости!
– Мы придем туда с телами на плечах!
– Нет-нет, никак нельзя, – заволновался начальник Цянь. – Прошу поверить, я обязательно буду на вашей стороне, была не была, рискну этой шапкой с перьями!
Под горькие стенания народа Сунь Бин увидел, как начальник Цянь незаметно подошел к нему и негромко произнес: