– Сунь Бин, будь добр, пройдись со мной.
Вновь зазвучавшая в душе Сунь Бина музыка вдруг нахлынула с еще большей силой, словно раскололась земля, будто сошла лавина в горах и закружилась вихрем. Брови сомкнулись, тигриные глаза округлились, он высоко замахнулся своей жужубовой палкой…
«Пес-чиновник, изображаешь верх добродетели, когда говоришь, что будешь просить за народ, ясное дело, пользуешься случаем, чтобы схватить кого-то. Ты стал чиновником не для того, чтобы стоять за народ, а чтобы охотно стать соучастником. Моя, моя, моя жена погибла, все надежды рассыпались в прах, и самое правильное – это месть. Что толку быть цзиньши по двум спискам и правителем уезда, если даже государь император ни на что не годен. Руки чешутся беспощадно избить невежественного чиновника».
Нацелившись на голову начальника Цяня, он нанес яростный удар…
«Пусть мне отрубят голову, останется шрам размером с чашку, – но убью тебя, предателя-уездного, пособника тигров-людоедов».
Начальник Цянь ловко ушел в сторону, и палка Сунь Бина со свистом рассекла воздух. Увидев, что господин в опасности, управские выхватили мечи и бросились к Сунь Бину, чтобы схватить его. Сунь Бин издал крик, ему одному, как бы он ни старался, было трудно противостоять стольким солдатам. Он вышел из себя, обернувшись разъяренным зверем, из глаз летели огненные искры. Народ как один разгневался, поднялась волна возмущения. Палка Сунь Бина летала туда-сюда, один толстяк из управских не успел уклониться, получил удар по поясу и, перевернувшись пару раз, скатился по дамбе. Возведя глаза к небу, начальник Цянь вздохнул:
– Эх, я старался как мог, остается полагаться на волю Небес. Дело касается иностранцев, земляки, никак нельзя поступать необдуманно. Тебя, Сунь Бин, я сегодня отпускаю, но думаю, пусть ты сумеешь уйти от расплаты в первый день месяца, на пятнадцатый ты не уйдешь. Берегись!
Под охраной управских уездный Цянь забрался в паланкин. Паланкин пришел в движение, ноги носильщиков только мелькали, и процессия быстро исчезла в опустившихся сумерках.
Этой ночью Масан не спал, тут и там голосили женщины, в лавках гробовщиков до самого света стучали долота. Наутро соседи стали помогать обряжать покойников и укладывать тела по гробам. Вереницу свежих гробов заколачивали гвоздями.
После похорон живые бестолково бродили, словно пробудившись от кошмарного сна. Толпы народа собрались на дамбе и вглядывались через поля на бараки железнодорожников. Высокую насыпь железной дороги уже дотянули до Лютин, самой восточной деревушки родного края, всего в шести ли от Масана. Будут разрушены могилы предков, завален слив от наводнений, нарушен тысячелетний фэншуй. Очень большое впечатление производили слухи об отрезанных и уложенных под шпалы косах, и никто не мог быть уверен, что его голову минует опасность. Отцы-чиновники – все прихвостни иностранцев. Для народа наступили тяжелые времена. За ночь Сунь Бин полностью поседел, остатки бороды превратились в жесткую щетину, сами собой ломались и выпадали. Со своей палкой в руке он носился по городку, словно в помешательстве, как вмиг постаревший молодой воин из театра. Народ смотрел на него с сочувствием, считая, что он уже помутился рассудком, и никто не ожидал, что он вдруг бросится на землю и выступит с такими ясными суждениями:
– Земляки, я, Сунь Бин, убил немецкого инженера, накликал беду, принес всем почтенным соседям несчастье,
мне, мне, мне стыд и позор, я, я, я в смятении!
Свяжите меня и передайте Цянь Дину, пусть он только в переговорах с немцами добьется изменения железнодорожного пути. Сунь Бин умрет без сожаления.
Люди подняли Сунь Бина и наперебой стали уговаривать его:
– Эх, Сунь Бин, Сунь Бин, хороший ты человек, самоотверженный, не боишься ни чиновников, ни иностранцев, ты – настоящий герой. Хоть ты и говоришь, что навлек беду на Масан, так ведь такое могло случиться рано или поздно. Лучше раньше, чем позже. Если только эти иностранные дьяволы построят железную дорогу, то нам всю жизнь не будет покоя. Говорят, когда этот «огненный дракон» разгоняется, то раскачиваются горы и ходит ходуном земля. Наши глинобитные дома если не просядут, то развалятся. Ходят слухи, что в Цаочжоу поднялось восстание ихэтуаней – Священной дружины во имя справедливости и согласия. Они хотят бороться с заморскими дьяволами силой. Бежал бы ты, Сунь Бин, в Цаочжоу и вернулся бы с подкреплением Священной дружины. Чтобы возвысить Китай и спасти народ от заморских дьяволов.
Народ скинулся на дорожные расходы и в тот же вечер проводил Сунь Бина в путь. Сдерживая слезы, Сунь Бин запел:
– Земляки, нет красивее реки в родных краях, нет ближе чувства, чем любовь к родине. Я, Сунь Бин, до смерти не забуду этого благодеяния. Без подкрепления не вернусь.
Народ запел в ответ:
– На пути встретишь высокие горы и быстрые реки, береги себя, пусть голова твоя остается светлой и сметливой. Земляки будут ждать тебя в надежде, что скоро вернешься и приведешь с собой небесных воинов и божественных генералов.