– Почему это я должен бежать? – вспыхнул он. – Они сами первыми стали приставать к женщинам из приличных семей…
Дочь перебила его:
– Отец, ты навлек на себя большую беду, немцы уже отбили телеграммы в Пекин и Цзинань, Юань Шикай прислал ответ с приказом начальнику Цяню арестовать тебя хоть ночью. Отряд конных стражников уже недалеко отсюда!
– Но ведь есть высшая справедливость…
Он хотел еще попрепираться, но дочь вышла из себя:
– Дело не терпит промедления! Огонь уже опаляет тебе брови. А ты пустые разговоры ведешь! Хочешь остаться в живых – беги и скрывайся, не хочешь – жди, когда они явятся!
– Я убегу, а они как же?
– Уже едут. – Дочь прислушалась, и действительно вдалеке послышался негромкий топот конских копыт. – Отец, уходишь или остаешься, решай сам! – Она боком выскочила из дома, но тут же оглянулась и бросила: – Беги, пусть Сяо Таохун прикинется сумасшедшей!
Дочь одним прыжком вскочила на мула и пригнулась, слившись с ним в одно целое. Мул фыркнул и понесся вперед. Мерцание звезд мелькнуло на его крупе, который тут же погрузился в темноту, и топот копыт стал удаляться на восток.
Поспешно закрыв ворота и повернувшись, Сунь Бин увидел жену, которая стояла перед ним, уже распустив волосы, измазав лицо углем. Из-под разодранной верхней одежды выглядывала белоснежная грудь.
– Послушайся Мэйнян, беги! – строго сказала она.
При взгляде в сияющие в полумраке глаза жены сердце охватило страдание. В этот особенный миг он осознал, какими смелыми и сообразительными могут быть мягкие с виду женщины. Он рванулся к жене и крепко обнял. Она с силой оттолкнула его:
– Беги, отец моих детей, не думай о нас!
Он перепрыгнул через ворота чайной, направился по маленькой тропинке, по которой обычно ходил за водой, и забрался на большую дамбу Масан. Спрятавшись за большой ивой, он мог видеть притихший городок, серую дорогу и свой домик. Отчетливо слышался режущий сердце плач Баоэра и Юньэр. В небе на западе низко висел изогнутый, как бровь красавицы, полумесяц, который казался в этот миг необычайно чарующим. Широко раскинувшийся небосвод был усеян звездами, они сверкали, как драгоценные камни. Городок был погружен во мрак, ни в одном доме не горел огонь. Но Сунь Бин знал, что никто не спит, все молча вслушивались в происходящее на улице, будто сидя во мраке, можно отвести беду. Топот копыт раздавался все ближе, собачий лай уже слышался во всем городке. Черные конники сплоченным строем надвигались все ближе, сколько их, было не разобрать, слышался лишь топот копыт по булыжной мостовой, да только было видно, как от ударов копыт в стороны разлетаются большие темно-красные искры.
Конный отряд столпился у ворот чайной и, беспорядочно покружив, остановился. Сунь Бин увидел, как с неясных силуэтов лошадей соскочили неясные силуэты стражников. Они принялись шуметь и галдеть, словно стараясь выманить свою добычу. Пошумев, они зажгли привезенные с собой факелы, которые осветили темную улицу и дома, а также ивы на дамбе. Сжавшись всем телом, Сунь Бин укрылся за ивой. Из гнезд на дереве, хлопая крыльями, взлетели напуганные вороны. Повернувшись, он глянул на реку, приготовившись прыгнуть в воду и спасаться бегством. Но стражники не обратили никакого внимания на вороний переполох. Тем более никому не пришло в голову проехать дозором по дамбе.
Теперь он ясно разглядел, что лошадей было девять. Были они и пестрые, и белые, и вороные, и рыжие, и саврасые. Все – жеребцы местных кровей, наружностью не выделяющиеся, не тучные и не мощные, гривы непричесанные, сбруи обветшалые. На двух лошадях вообще не было сбруи, вместо нее на круп коням накинули мешки. При свете факелов головы лошадей казались большими и неповоротливыми, глаза ярко светились. С особым вниманием стражники оглядели горизонтальную вывеску над входом в чайную, затем принялись неторопливо стучать в ворота.
Никто им не открыл.
Стражники стали ломиться в ворота.
Сунь Бин смутно чувствовал, что солдаты совсем не собирались арестовывать его, иначе они бы так не мешкали и не стали бы так терпеливо стучать в ворота. Среди них было немало умельцев перемахивать через стену и врываться в чужие дома. В душе у него родилось немало симпатии по отношению к стражникам. Он, конечно, понимал, что за ними стоял уездный Цянь, а за ним – его родная дочь Мэйнян.
В конце концов ворота под ударами раскрылись, стражники с факелами в руках самодовольно вошли внутрь. Следом он услышал рыдания и смех жены, прикинувшейся сумасшедшей, и плач перепуганных детей.
ebooksa