– Сам пока не знаю, – мрачно признался Павлов. – Либо в Харбин, либо во Владивосток. Дело в том, что французский журналист, долгое время помогавший мне в Японии, закончил работу здесь и возвращается домой, во Францию. Уезжает он завтра, и вот я хотел дать ему попутчика. Дело в том, что Франсуа Бале загорелся идеей прокатиться по самой длинной железной дороге в мире, но для этого ему необходимо добраться до ее самой восточной станции. Через Дальний он вряд ли поедет: эта станция сейчас под полным контролем японцев. А у Бале нет желания напоследок напороться на японскую контрразведку. Прямо спросить его про маршрут мне, по некоторым причинам, неудобно. И вместе с тем необходимо, чтобы Бале в Петербурге встретили… скажем так: нужные мне люди. А для этого надо дать им знать о точной дате приезда француза. И вот я подумал: Кристи отпущен вами в долгожданный отпуск и тоже выбрал железную дорогу. Я попрошу француза, как опытного путешественника, присмотреть за молодым человеком. А в Харбине или во Владивостоке, купив билеты на поезд, ваш секретарь получит от вас телеграмму с приказом возвращаться. И сообщит нам точную выезда дату Бале… Надеюсь, это не слишком сложное поручение, Константин Васильевич?
– Скажу одно: слава богу, что вы не потребовали провожать этого француза до самого Парижа, либо, по крайней мере, до Петербурга! – с облегчением воздохнул Клейменов. – Ну а уж неделю-полторы я как-нибудь без секретаря обойдусь!
– Значит, договорились! – весело подвел черту Павлов. – Ну а с меня, как говорится, причитается!
Глава двадцатая
Вызванный внеурочно в Генеральный штаб, новоиспеченный полковник Лавров был ознакомлен сразу с двумя секретными депешами – одна пришла за подписью генерал-адъютанта Линевича из Ставки командования Маньчжурской армии, другую подписал «второй консул» в Шанхае, действительный статский советник Павлов. Обе, к великому изумлению Владимира Николаевича Лаврова, касались… Агасфера, о котором в Разведочном отделении – чего уж греха таить – стали понемногу забывать. Первая была по-военному лаконичной:
Во второй шифровке, более пространной, говорилось о неожиданной встрече работавшего в Японии секретного агента Шанхайской резидентуры «Б» с неким Агасфером, сообщившим о своей принадлежности к Генеральному штабу, отсутствию связи со своим резидентом и предложении эту связь реанимировать. Сообщалось также о главной примете Агасфера – отсутствию у него кисти левой руки. И наконец, шанхайский резидент Павлов сообщал, что упомянутый агент «Б», вынужденный завершить свою работу в Японии, возвращается в Европу железнодорожным путем, предположительно через Санкт-Петербург и имеет при себе письмо от Агасфера, адресованное некоему Архипову.
В заключение депеши Павлов просил: подтвердить/не подтверждать личность агента Агасфера; а также по возможности встретить в Петербурге означенного агента «Б», имевшего с Агасфером личную беседу, что, несомненно, должно помочь установить тождество упомянутого Агасфера реальному агенту. В случае согласия ротмистра Лаврова ему надлежало обратиться в Азиатский департамент МИДа, куда по принадлежности отправлена дополнительная шифровка на его имя с описанием агента «Б».
Лавров трижды перечитал обе шифровки, обращая особое внимание на вторую (выносить их из Генерального штаба категорически воспрещалось), выслушал полное скрытого ехидства поздравление дежурного офицера-криптолога по поводу «понижения» полковника в чине, попытался навести справки о шанхайском резиденте, действительном тайном советнике Павлове, о котором доселе ничего не знал.
Короткую справку по Павлову он смог получить только после дозволения военного министра Сахарова. С тем Лавров и вернулся в свою резиденцию на Таврической, 17, где царила нешуточная суета по поводу предстоящего визита начальника в Царское Село.
На представление Лаврова императору – в новом чине полковника – начальника Разведывательного отделения собирали, что называется, всем миром. В военные годы это не было каким-то нонсенсом: денежное содержание тыловые офицеры частенько получали с большим опозданием. И хотя Лавров бушевал, грозил и слезно просил «не обижать», он ежедневно находил в своем кабинете подношения: то кожу на парадные сапоги, то отрез на мундир, то пояс серебряного шитья. Отставной полковник Архипов, не маскируясь, принес офицерский новехонький палаш и серебряные шпоры к парадному мундиру.
Харитонов (он же Медников), присвоил себе обязанности каптенармуса и вел то ласковые, то с руганью переговоры с портным Циммерманом и сапожником.
О том, что представление – только повод для передачи Николаю II требуемой им справки по кандидатуре Витте, по молчаливому уговору вслух не поминалось. Это была рутинная, но требующая огромного напряжения работа продолжительностью в 16 дней, когда вся «контора», как именовали Разведочное отделение сами сотрудники, трудилась по 12‒15 часов в сутки.
Несмотря на то что Сергей Юльевич Витте был весьма публичным человеком, личностью «на виду», справка по нему шла трудно: Лавров не желал, чтобы она хоть в малой мере походила на подборку компрометирующих материалов. Но изрядного количества чернухи избежать, при всем желании, не удавалось: Витте сам давал к этому повод.
Просматривая черновики докладов и донесений своих сотрудников, Лавров не уставал поражаться явной двойственности отношения экс-министра финансов к императору. Вот взять, к примеру, династический кризис[147] 1900 года, когда Николай II, отдыхая в Ливадии, подхватил тяжелую форму брюшного тифа. Ведь именно тогда Витте, еще будучи всесильным и авторитетным министром финансов империи, первым забил тревогу, усомнившись в «легкомысленных» диагнозах престарелого лейб-хирурга Гирша и осторожных предположениях других придворных медиков. Со свойственной ему прямотой Витте заявил императрице-матери, что старый хирург Гирш, если когда-нибудь что и знал, то по дряхлости лет все перезабыл. Именно по настоянию Витте из Петербурга был вызван профессор Попов, всенародно высмеявший и «легкое расстройство пищеварения», и «инфлуэнцу» и поставивший верный диагноз.
В то время Витте, повторимся, был, что называется, на коне – что не помешало ему вести закулисные переговоры о престолонаследии с великим князем Михаилом, младшим братом Николая. Примерно в то же время директор Департамента полиции Лопухин зафиксировал в своем дневнике страшные по сути откровения Витте.
ebooksa