– Благодарю вас тысячу раз, прекрасная дама.
– Неужели нельзя просто немного развлечься, без того, чтобы все вокруг принимали это всерьез? – спросила Элис.
Музыкальный ящик издал громкий джазовый «Аминь!» и сдох.
– Мы только хотели, – сказала Элис, слишком громко в наступившей вдруг тишине, – немножко повеселиться.
– Ну ладно, – сказал Мэннинг, появившись из гардеробной, одновременно служившей ему кабинетом, и похлопал по плечу вест-индского певца. – Спой-ка нам, парень.
– Как я могу петь, когда я бездомный? – ответил певец. – Вы могли бы петь, если бы оказались на улице?
Мистер Радж серьезно кивнул, глаза его улыбались. Он сказал:
– Меня самого отправили в обычную вест-индскую меблирашку. Я полагаю, что, возможно, лучше жить на улице, чем в таком месте.
– А вы сейчас, – спросил вдруг певец без всякой связи, – говорите как гражданин Британии? – Рука его сильнее сжала гитарный гриф. – Вы не похожи на британского подданного.
– Я гражданин Британского Содружества и бакалавр искусств, и здесь я, чтобы провести важное исследование касательно расовых отношений, – с достоинством ответствовал мистер Радж.
– Вы должны дать мне их адрес, – обратился Эверетт ко мне. – Я требую. Мне даже страшно подумать, что может случиться с бедной девочкой в Лондоне без гроша в кармане.
– Я дал им семьдесят семь фунтов, – сказал я.
Эверетт посмотрел на меня с сомнением, думая об «Избранном».
Вест-индиец все-таки уважил хозяина, сел на стул и запел:
– Что вы собираетесь делать? – спросил я Элис.
– Делать? – Она недоброжелательно уставилась на меня, вытирая бокал. – Я собираюсь разводиться, вот что я буду делать. И когда он приползет ко мне, то будет слишком поздно.
– Он говорит, это любовь, – сказал я.
– Любовь, – ухмыльнулась она, и томный голос над гитарой откликнулся эхом:
– А после развода?
Но она не ответила. В бар вошли двое, распахнутые пальто являли процветающие жилеты, один – со старомодной цепочкой от часов. Вошедшие благостно похохатывали в благостном розовом полумраке, и Элис одарила их радушной улыбкой барменши. Мистер Радж, который оживленно беседовал с мрачно кивающим Эвереттом, ликуя, повернулся к вновь прибывшим.