Ничего прекраснее она не видела. Перед ними лежала ночная гавань с редкими темными силуэтами кораблей. Скалы, укрывающие шулайскую бухту от всего света, словно разрывали сияющую ткань неба и моря. Звезды над пустыней были ярче и больше, но пески не отражали их. А море без волн, надежно усмиренное каменной грядой, превратилось в небо на земле, и от этого захватывало дух. Лала не сразу поняла, что Шурн обращается к ней.
– Ты что, глухая?
– На левое ухо – да. – Она хмыкнула, потому что вид у ее провожатого был дурацкий, даже темнота этого не скрывала.
– Прости, не знал.
– И не должен был. Скажешь кому-то – я на тебя анука натравлю, – усмехнулась Лала.
– Ты какая-то странная, сестра Лала. Говорят, пустынники часто жуют особые стебли, чтобы видеть цветные сны наяву. Ты тоже так делаешь?
Лала не успела ответить. Перед ними, загораживая сияющие воды бухты, возникли три фигуры.
– Мастерам Смерти наше почтение, – произнес голос, который, оказывается, надежно обосновался в памяти Лалы.
Лириш стоял спиной к свету, но Лала почувствовала, что он улыбается.
– Рад видеть тебя живой и… – он замялся, подыскивая слово, – возвысившейся.
– Не могу сказать того же, – резко ответила она.
– Брось, госпожа Мастер Смерти, неужели ты держишь на меня зло? Я всего лишь выполнял свой долг. Ничего личного.
– Ладно, ты и правда не стоишь долгих разговоров. Зачем пришел?
– Ого! Какая спесь! Два дня в Шулае, и уже так разговаривать со вторым лицом городской Управы… Это просто великолепно!
Шурн приблизился вплотную к Лале и скороговоркой прошептал ей в ухо:
– Сестра, благородный Лириш – очень важный человек, нельзя с ним так.
Лала вскинула голову и фыркнула, как молодой дром, так что Шурн отшатнулся.
– И что мне с того?
Шурн открыл рот, но Лириш не дал ему сказать:
– Польза будет тебе с того, дикая женщина, вот что! – в голосе его уже не было напускной вежливости. – Осталось до тебя это донести.