Вспомни меня

– Может, завтра мы снова пойдем к Марко? Может быть, я смогу уговорить его прогуляться или что-то в этом роде, и тебе удастся с ним поговорить. – Она улыбается, и я понимаю, что так она говорит мне «спасибо».

– Ага, было бы здорово. Спасибо. А теперь пойдем посмотрим, как там твоя мама.

25

Мы ждем, пока не убедимся, что Виви ушла домой. Поэтому коротаем время за нелепыми тестами из журналов Мануэлы. Она рассказывает мне о своей поездке в Гуанахуато и обещает принести мне фотографию, чтобы добавить ее на мою «стену путешествий». Я рассказываю ей о маме и обо всех местах, которые мы планировали объехать, и даже открываю альбом, чтобы показать ей несколько фотографий.

Когда в доме становится тихо, мы на цыпочках спускаемся вниз, чтобы отключить сигнализацию. Мануэла умудряется по пути задевать каждую скрипучую половицу, как будто создавать шум – это ее суперспособность.

– Тише, – шиплю я, прижимая палец к губам. Она смотрит на меня так, будто это я топаю в тишине.

Потом мы оказываемся на улице, дышим пустыней, а ночное небо раскинулось над нами, как карта небес.

Мы катим велосипеды до конца подъездной дороги, затем я направляю фонарик на запад, в сторону шахт. Ночь гудит от электрических проводов, цикады «генерируют» постоянный ток звука. Иссушенные деревья выстроились вдоль дороги, их ветви превратились в темные веретенообразные руки. Хотя я знаю эту дорогу и эти деревья так же хорошо, как дорогу к маминому парку, я рада, что не одна. Темнота кажется слишком плотной. Дорога слишком пустой.

Позади себя слышу прерывистое дыхание Мануэлы. Ее велосипед скрипит. Грязь хрустит под шинами. Может быть, она тоже прислушивается к стуку своего сердца в груди. Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы она так долго молчала.

Мы сбавляем скорость, когда приближаемся к повороту, обе вглядываемся в тонкий луч света, чтобы не пропустить. Я замечаю его первой, потом мы едем по ухабистой грунтовой дороге, замедляя темп, дабы не поскользнуться на скоплениях грязи и растений, которые изобилуют на этом неасфальтированном участке.

Тишина становится все глубже, когда мы приближаемся к шахтам. Дорога тянется, словно клубок распустившейся черной пряжи. Если бы я ее так хорошо не знала, я бы поклялась, что она становится все длиннее, пытаясь заставить нас вернуться туда, откуда пришли. В голову закрадываются сомнения, и я начинаю задаваться вопросом, не стоит ли нам повернуть назад. Зачем я снова это делаю?

Словно в ответ, рассасывающийся синяк под коленом начинает пульсировать в такт того, как я кручу педали. Что бы они там ни прятали, оно настолько зловещее, что для этого нужна вооруженная охрана. Плохо, что они держат весь город в неведении, крадя воспоминания. Если они поймают меня на этот раз, синяк и стертая память могут быть не единственными вещами, с которыми я покину это место.

– Мы пропустили? – спрашивает Мануэла. Она говорит слишком громко для тихой ночи.

– Я так не думаю. – Я прищуриваюсь в поисках огней, которые обозначают местонахождение парковки. Кажется, что мы едем уже целую вечность. – Может, нам стоит вернуться?

– Нет. Пока я не буду уверена, что с ней все в порядке. – Глаза Мануэлы ярко блестят в тусклом лунном свете. – Ты обещала.

Минуты тянутся бесконечно долго, и я уже чуть было снова не говорю ей, что мы должны вернуться. Но тут освещение на парковке рассекает ночь, и мы ускоряемся. Я не уверена, испытываю ли я облегчение или ужас.

В тускло освещенном дворе припарковано чуть меньше дюжины машин. Я сразу же узнаю автомобиль мэра. Сердце бешено колотится в груди.

– Иди за мной, – говорю я ей, хотя все внутри кричит мне бежать. – И не высовывайся, особенно пока мы на стоянке.

Мануэла кивает, чувствуя облегчение от того, что между ней и вооруженными людьми кто-то есть.

Мы оставляем наши велосипеды на краю парковки как раз за пределами освещения, отбрасываемого соседним трейлером. Я низко приседаю, пробираясь между машинами, стараясь оставаться в тени. Мануэла делает то же самое.