Ангелотворец

Джеймс Банистер, капитан второго ранга Королевского военно-морского флота, в одной руке держа неизвестный заморский фрукт, а в другой – ложечку слоновой кости, вонзает последнюю в первый и размышляет, что настоящий секретный агент давно бы покончил с этой историей, воткнув оную ложечку в куполообразный лоб Сим Сим Цяня. Увы, устроить ложечное побоище куда труднее, чем это изображают в «Мальчуковых комиксах», а Опиумный Хан широко известен своим умением постоять за себя. Опять же, в зале наверняка присутствуют незримые хитро размещенные лучники, которые почти наверняка положат своевременный конец любой попытке причинить их хозяину мало-мальски серьезный вред.

Своей текстурой заморский фрукт напоминает вареную рыбу, а во вкусе присутствуют нотки манго, имбиря и соли. Опиумный Хан называет его огненной грушей. По всей видимости, произрастает она только на берегах великой реки Аддэ, несущей свои воды в дельту Дакки.

– В непросвещенные времена народ считал, что это – икринки гигантского сома, – рассказывает Сим Сим Цянь. – Согласно поверью в плодах, приготовленных особенным образом, содержится Эликсир Божественного Бессмертия. А сушеные цветы ценились как мощный… афродизиак.

При этом слове Джеймс Банистер моментально настораживается и бросает взгляд на Сим Сим Цяня. Смотрю, ты знаешь толк в театре, не так ли?

– Плоды совершенно безвредны, уверяю вас, капитан. На пути от реки до моего стола их пробует множество людей, каждому из которых даны строгие указания.

О да, мрачно думает Эди, скрываясь за усами Джеймса Банистера, уверена, так и есть. Внутри расплывается приятное зудящее тепло. Фрукт либо частично ферментирован, либо пропитан – в лучшем случае – самогоном. Одна короткая, но надолго запомнившаяся неделя обучения у Абеля Джасмина была посвящена изучению амфетаминов и малоизвестных ядов с обязательной проверкой их действия на себе. Эди помнит характерный гул в молярах и как нестерпимо хотелось орать на всю округу свое имя и быть объектом всеобщего поклонения. Что ж.

Джеймс Банистер демонстративно прожевывает и глотает последний кусочек огненной груши. На тарелке остается лишь пустая оболочка.

– Какой ядреный аромат, – без особого восторга бормочет он. – Здесь так жарко от газовых ламп?

Опиумный Хан делает жест рукой, и расторопные прислужники уносят со стола остатки фруктового пира.

– Боюсь, капитан, дело в климате. Газ у нас для освещения и, быть может, для экспорта в… дружественные страны. На данный момент мы не знаем, есть ли в недрах Аддэ-Сиккима большие залежи нефти, но это вполне вероятно. Само собой…

Закончить он не успевает: в дальнем конце зала раздается шум, на месте резчика появляется двойное кресло, похожее на трон или кушетку, и прислужники начинают спешно раскладывать приборы и подушки под многократно повторяющийся трубный рев. Где-то вдали гремит гонг.

– Вам выпала большая честь, – произносит Сим Сим Цянь слегка взволнованным голосом. – Великая красавица, всеобщая любимица и роза Аддэ-Сиккима, моя мать, решила почтить нас своим присутствием. Добрый вечер, матушка.

Он вскакивает и стремительно подходит к паланкину, который вносят в зал два широкоплечих мужа. Наклонившись, церемонно целует крошечный ворох пышных оборок, и тот раскрывается, являя взору мертвенно-бледную, словно заиндевевшую старушку – должно быть, автора того самого письма, вдову по прозвищу Шалая Кэтти. Она предостерегающе вскидывает руку и отворачивается.

– Мы в ссоре, – спокойно поясняет Опиумный Хан. – Не буду утомлять вас семейными дрязгами, они представляют интерес разве что для историков.

– Убийца, – безучастно отвечает старушка.

– Что за чепуха, мама, – равнодушно произносит Сим Сим Цянь. – Не будь так жестока.

Шалая Кэтти очень невелика, и кресло проглатывает ее целиком. Неграциозно плюхнувшись на подушки, она почти полностью в них исчезает.

– Враждебность матушки объясняется тем, что психиатры называют смещенной агрессией, – вещает Сим Сим Цянь, усаживаясь на место. – Она считает, что я не выполнил долга – не сумел произвести на свет наследника, – и приписывает свое недовольство ложному воспоминанию из далекого прошлого, где оно помогает ей смягчить вину выжившего. Человеческий ум так изворотлив!

– О, я тоже этого не одобряю, – отзывается Джеймс Банистер. – Все эти глупости Фрейда и прочей шушеры – не пользы ради, а забавы для.

Сим Сим Цянь фыркает.