– Если я вдруг выберусь отсюда, клянусь, горы сдвину, но снова увижусь с Ивлой, девушкой, о которой постоянно вспоминаю! – прокричал один из братьев, шагавших рядом с ним.
– И что ты будешь делать с этой Ивлой? – завопил в ответ другой легионер. – Детей ты ей все равно не заделаешь!
Сквозь дикие завывания ветра послышалось несколько смешков.
Легионеры частенько шутили на эту тему, очевидно, чтобы насмешками заглушить сожаления. Ибо такова жизнь имперского солдата: каждому вступившему в армию Ориона даровалась привилегия в виде божественной брони, однако обладание ею означало потерю определенных качеств, свойственных всем мужчинам…
Металл почти полностью покрывал тела легионеров, за исключением лица. Бо́льшая часть насущных потребностей организма удовлетворялась посредством многочисленных трубок и кабелей, соединенных с телом. Таким образом солдаты могли по нескольку дней обходиться без пищи, воды и сна, не страдали от голода, жажды и усталости. Они обладали удесятеренной силой и скоростью, и ничто не могло пробить броню, созданную богом богов.
Теоретически императорский солдат был неуязвимым.
На практике же – хотя тема эта и была под запретом – номер Четыре тысячи двенадцать убедился, что члены легиона долго не живут. Напротив, он со всевозрастающим изумлением осознавал, что при всем совершенстве и божественном происхождении их доспехов он и его товарищи крайне уязвимы вне высоких стен, воздвигнутых Орионом вокруг разных королевств. Пепельные бури способствовали стремительному распространению болезни, и непробиваемые доспехи, призванные защитить своих обладателей, совершенно им не помогали.
В обычное время никто не отважился бы путешествовать между королевствами в период бурь – считалось, что это никому не под силу. Однако в последнее время стихия, казалось, начисто игнорирует календарную смену времен года. Видимо, даже бог не смог предугадать внезапные изменения в природе…
Ушей легионеров достиг очередной тревожный звонок, немедленно сменившийся монотонным гудением, вестником смерти. Номер Четыре тысячи двенадцать обернулся, но не разглядел, кто упал на сей раз: он видел только двух солдат позади себя, остальных скрывали клубящиеся тучи пепла. Как и прежде, не было никакой возможности узнать, кого они потеряли на этот раз.
– Ты непременно увидишь Ивлу снова! – прокричал номер Семьсот шестнадцать, хлопая брата по спине. Раздался приглушенный металлический звон. – И, уверен, есть масса других способов получить удовольствие от общения с женщиной!
– Да ладно, парень, только сказок нам не рассказывай! – проорал один из ветеранов, шагавших рядом с ними. – Эх, прекрасная наивность юности!
– Повезло, что ты вообще помнишь ее имя! – добавил другой солдат, силуэт которого едва виднелся сквозь черную пелену.
Номер Четыре тысячи двенадцать мысленно согласился с этим утверждением.
Сам он почти ничего не помнил о своей жизни до начала обучения и службы в легионе. Не помнил даже, какое имя дали ему родители, прежде чем его нарекли номером Четыре тысячи двенадцать. Назвали его в честь недавно погибшего легионера, одного из верных слуг Ориона.
В памяти осталось лишь несколько размытых образов, настолько нечетких, что они казались очень странными, чужими. Это словно удивительный сон, казавшийся таким ярким, но вспомнить который уже не можешь. Номер Четыре тысячи двенадцать видел чьи-то лица, но не знал, кому они принадлежат, к тому же незнакомые черты с течением времени все больше размывались, становились похожи одно на другое…
Мать… Может быть, сестра?
Номер Четыре тысячи двенадцать твердо знал, что прежде у него была семья, его любили. Вот только все это, казалось, произошло не с ним, а с другим человеком…
Не следовало об этом думать. В его памяти не осталось и следа прежней жизни, к тому же мысли о ней приносили только боль.
Следует очистить разум, чтобы ничто не мешало полностью перестроиться и интегрировать программное обеспечение, предустановленное в каждого солдата Империи. Благодаря тщательно вписанным в мозг нормам номер Четыре тысячи двенадцать в любых обстоятельствах знал, что нужно делать. Именно из-за них он не мог нарушать приказы, и даже малейшая его мысль укладывалась в русло этих установок.
Однако если подумать… Остались ли у него собственные мысли? Может ли он считаться самостоятельной личностью при таких обстоятельствах?
ebooksa