Симфония времён

Я мгновенно поняла, что вопрос девушки вызван не столько любопытством, сколько беспокойством за собственное будущее. Видимо, Олимпия надеялась услышать от меня какие-то советы, которые помогли бы ей приспособиться к жизни в браке, скорее всего, навязанном ей против ее желания, с человеком, который, мягко говоря, не питал к ней особой нежности.

Я не могла и не хотела убеждать Олимпию в том, что мы с ней в одинаковой ситуации. Не знаю, какие идеи вложила ей в голову мать, чтобы заставить смириться со свадьбой, но я решительно отказывалась их поддерживать. И если мне придется солгать, чтобы открыть глаза этой бедняжке, – тем хуже.

– Я… кхм… По правде говоря, Вер… в личном общении Верлен вовсе не такой, – услышала я свой чуть дрогнувший голос. При мысли о том, что сейчас подумает обо мне Олимпия, я смутилась еще сильнее. – Положение обязывает его вести себя на публике определенным образом. На самом деле он очень внимательный человек.

«Еще Верлен грустный… и очень одинокий… Он настолько одинок, что вынужден держать рядом с собой призрак покойной матери, чтобы было с кем поговорить…»

Кроме того, я уже успела прийти к выводу, что если Верлен и вел себя со мной пренебрежительно на людях, то лишь с одной целью: не привлекать ко мне ненужное внимание. Он просто-напросто пытался меня защитить – теперь я в этом не сомневалась.

– Правда? – воскликнула Олимпия, приподнимая брови. Она откинулась на спинку стула. – С трудом могу себе такое представить. Так значит, вы… простите меня, но… хотите сказать, ваши с ним отношения выходят за рамки простого принуждения?

– Я совершенно свободна, – тут же призналась я и наконец поняла, что это действительно так. – Я могу уйти в любой момент, если пожелаю. Могу говорить Верлену все, что думаю, могу отказаться от того, что мне не нравится. Я свободна в своем выборе и действиях. Если я все еще остаюсь в этом дворце, то лишь потому, что хочу этого, и так будет всегда.

Девушка покачала головой, ее глаза заблестели.

– Выходит, даже Палач уважает свою пару и хорошо с ней обращается, – пробормотала она, нервно сплетая и расплетая пальцы. На ее лице отражались усталость и отвращение. – Рискну предположить, что Тень не любит прибегать к наказаниям, оставаясь наедине со своей женщиной. Однако моя мать говорит, что почти все мужчины таковы, что прелат не один такой, что эти наклонности свойственны им всем…

– Подожди, – перебила я ее. Потом положила скрипку на стол и наклонилась к Олимпии. – О чем ты говоришь?

Взгляд девушки заметался по комнате, потом Олимпия уставилась в окно. Она утерла скатившуюся по щеке слезу, и сжала дрожащими пальцами свое плечо.

После долгого молчания она наконец произнесла:

– Я говорю о телесных наказаниях. Фаустус крайне суров. Он ежедневно меня наказывает, по малейшему поводу. Я далеко не единственная, кто страдает от его наказаний, но со мной он особенно безжалостен, меня он карает куда строже, чем всех остальных девушек, находящихся на службе у его высочества Тиресия. Возможно, это потому, что я терплю любые наказания безропотно, но решительно отвергаю все его настойчивые приставания? Я в точности следовала наставлениям матери, и она оказалась права – подобная тактика сработала. Вчера вечером верховный прелат явился сюда узнать, может ли просить моей руки. В обмен на мое согласие он обещал пристроить ко двору всех моих родственников…

– Но это… гнусно! – воскликнула я, непроизвольно прижимая ладонь к губам. – Олимпия, послушай, ты же умная девушка, ты не можешь принять такое положение вещей. Этот тип – настоящее чудовище! Кто знает, что этот грязный извращенец сделает с тобой, после того как получит желаемое и удовлетворит все свои прихоти?

Пару секунд Олимпия смотрела на меня, хлопая глазами, чуть приоткрыв рот. Потом прошептала, словно боясь, что нас могут подслушивать:

– Никогда еще никто не осмеливался при мне так неуважительно высказываться о служителе богов…

– У тебя есть что мне возразить?

Олимпия лишь покачала головой, слишком напуганная, чтобы высказать согласие вслух.

– Я… я даже не знаю, от чего умерла предыдущая жена прелата, – едва слышно пробормотала девушка, сжимая пальцами колени. – Бедняжка была ненамного старше меня…

– В таком случае решено, – заключила я довольно сухо, хотя на самом деле искренне переживала за свою ученицу. – Не важно, что думает твоя мать, ты объявишь этому негодяю-прелату, что передумала и что не станешь его супругой. Ты должна как можно скорее вырваться из этой ужасной западни, слышишь?