— Упырь-то как выглядел? — спросил я.
Тихоныч развёл руками.
— Ну… Как упырь.
Захар, который, естественно, увязался с нами, хохотнул:
— Ну да, так и выглядел. Весь в земле, грязный! Страшный, как смерть, глазищи пылают.
— Ясно, — кивнул я. — Потому его никто и не узнал.
— Кого не узнал? — спросил стремительно побледневший Тихоныч.
— Никого, — отрезал я. — Иди к себе, Тихоныч, отдыхай. Решим вопрос.
Втроём мы вышли к достопамятному оврагу, где несколько дней назад я и Данила прикопали Мандеста. Земля выглядела так, будто её кто-то вот только что поворошил граблями.
— Это что — могила⁈ — вытаращил глаза Егор.
— Ну типа того, да.
— На неосвящённой земле⁈ Да это же…
— Ну извиняй. Ситуация сложилась такая, что не успел за священником послать.
— Что ж за собаку тут так прикопали?
— Да был один… Неважно. Давай-ка — раз-два, взяли!
Слежаться земля не успела, разрыли быстро. Как только моя лопата ткнулась во что-то, похожее на плоть, снизу послышался утробный рык.
— Мать моя! — воскликнул Захар и сделал пару шагов назад. Одной рукой принялся шарить в сумке в поисках подходящего амулета.
Упырь Мандест, пробуждённый ото сна, выглядел и вправду стрёмно. Увидел бы я такую образину ночью — непременно бы выругался матом. Сейчас сдержался. Всё-таки аристократ почти, надо соответствовать.
Мандест подскочил в воздух на пару метров, приземлился на ноги и завыл. Глаза — ночью они наверняка действительно горели, а сейчас, при свете дня, еле светились, — уставились на солнце.
Упырь выл, скребя когтями грудь. Я даже разглядел на рубашке отверстие от кинжала.