— Подавятся… — выскрипел Кроха.
— Н-но! — рыкнул боцман. — Воздух беречь!..
Можно рыскнуть влево, можно. С-под форштевня дать им ветерка.
Не дам!
Только с видом на транец.
— …Ма-а-альчики!!
Взвился голос — и рухнул на плечи.
Рухнул на плечи, смял, сожрал все вокруг…
— Мальчики! Родные мои! Пе-ре-прыг-нуть!.. Чуток! Уд-дарь их волной! Нашей волной! Но-о-о!.. Дунай! Дор-ронин! Кроха! Карлович! Сеня! Лен-ня!.. На вас
И под чудовищный этот рев, ослепшие от напряжения, на ничтожном обрывке нерва, на забвении себя, на отчаянной любви к Юрьевичу —
Сантиметр!
Позже скажет им Милашкин, что шлюпки держались рядом четыре с половиной кабельтова.
…И тут же выгрызли другой.
Третий!
— Над-дай, орлы! — гремел Раевский. — В душу буду целовать, наддай!..
Пустить по планширю громовской шлюпки ленивого таракана, и побрел бы он в нос — рядом с транцевой доской шестерки «полста третьего».
Так выигрываются гонки.
Медленно и ровно вышел Раевский вперед.
И кончился Громов!