Захлебнулся левый баковый, запорол в волну весло. Это тебе не за чужим бортом гресть! Вой негодования взметнулся в шлюпке Громова. Выбрасывали вон весло, вставляли новое… лопнуло моральное состояние, раскололись десять суток… Напрасно кричал Громов: «Отпуск! Отпуск! Достанем их! Навались!..»
Напрасно.
Проворот шести уключин в конце гребка сливался в единый щелчок, и с каждым щелчком шлюпка «сто восьмого» ощутимо выталкивалась назад.
Раевский мог переложить руль, выйти ей в нос и лишить возможности отыграться.
Мог.
Но не вышел.
Уж так был приучен играть — честно.
Весело:
— Темп не терять! Отдохнуть! Темп не терять!
Громов сбился и сам вышел им в кильватер. Такова магия танца лидирующей шлюпки.
Они не теряли темпа.
Глотнув синевы, уверенности, рвали воду, несли шлюпку-ласточку к победе.
— Оторваться! — тряс кулаком боцман.
Оторваться. Обрубить им все надежды.
Губы запеклись. Предплечья вспухли и отяжелели.
Под берегом бежал серенький катер. Сколько прошли? Сколько еще?..
— Оторваться! Убе-ди-тельно прийти!
Вырвать нужно убедительно… Раз!
И еще! И еще. И еще…
— Волнолом, — сказал Карл.