Навек впечатывая пальцы в древесину, на пределе, выжигая легкие криком, — упали в тень форштевня флагмана.
— Суши весла! — выстрелил боцман. — Смирна!
Распластались весла горизонтально — узкие белые крылышки.
Радостный марш раздирал тишину.
Командир призовой шлюпки мичман Раевский, кинув железную руку к козырьку, спокойно и гордо глядел наверх, — где пестрый флаг судьи на финише, белые фуражки начальства, гремящий оркестр.
Были в его лице медь сводных оркестров, мерный грохот матросских батальонов (знавал Юрьевич столичные парады) и еще многое — строгое и простое.
Опустил руку.
— Весла по борту.
Марш, надрываясь, гремел.
Шлюпка, как боевой конь без седока, сама нашла корабль, уткнулась в родную якорь-цепь.
Боцман снял галстук и расстегнул рубашку… Шурка бессильно всхлипывал, уронив голову на валек. Иван сполз на рыбины и мучительно дрожал, закрыв глаза ладонью. Дымов упал назад. Карл и Сеня раскинулись на носовом люке. Лешка, вываливаясь почти за борт, плескал, плескал себе в шею и грудь холодную воду.
А над ними, на полубаке, бесновалась, рыдала от восторга братва.
Ветер крутил праздничные флаги.
Странно было думать, что в такое утро кто-то может подыхать, ломая весла, рвать глотки и запястья.
Путь от плавпирса до корабля стал стометровкой триумфа. Налетели сворой, повисли на плечах кореша, вопил Димыч, мял загривки Осокин, суматошный Доктор прыгал и кричал:
— Мы смотрим, нам не видно, «сто восьмой» загораживает, а оттуда «ура» кричат, «наши ломят» кричат, Серега с камбуза прибежал: пусть сгорит, говорит, эта картошка!..
— Короче! — сказал Иван. — Кто выиграл?
— Мы, — удивился Доктор.
— А чего ты тогда шумишь?
Блондин скомандовал им «смирно», вахтенный взял на