Валька доложил наверх, что винтов торпеды нет, торпеда потеряна и, предположительно, затонула — на таком-то пеленге, такой-то дистанции.
— …Дай, Шура, закурить.
В динамике неразборчивые голоса зазвучали возбужденно, кто-то отдавал команды. Море сразу переполнилось шумом: два, три, четыре торпедных катера понеслись, взбаламучивая, рвя воду винтами, к той точке, где в последний раз слышал Валька торпеду. Снова стукнула волна. Ухнули и начали молотить собственные винты. Лодки уже не было слышно…
— Новиков, — прорычал в динамике Милашкин.
— Есть. Вахтенный гидроакустик матрос Новиков.
— Ты что — в «эхо» ее взял?
— В «эхо», — сказал Валька.
Поправил на шее микрофон и подумал, что сейчас ему вмажут за нарушение инструкции. И правильно. Возбуждение спало, и от огорчения, от окончания работы накатила совершенно невыносимая сонливость. Двенадцать часов вахты…
— Умница. — Фильтр в усилителе связи был отстроен так, что оставлял от голоса Милашкина одно скрипение колесиков. — От имени комбрига — благодарность. Шура! Дай ему минут десять поспать. Я его сейчас в минном полигоне посмотрю.
— Есть, — сказал, наклонившись к микрофону, Шура.
Валька спал на палубе под креслом, сунув под голову сумку противогаза и не слыша ни волны, ни станции, ни команд в динамике, не чувствуя духоты, холода палубы. Он отсыпался на дрожащей и бьющей палубе за прошлую ночь, и за позапрошлую, за напряжение вахт, за усталость и огорчения, за нелепые радости, и ему еще что-то снилось. Спал он целых восемнадцать минут. На девятнадцатой минуте Шурка толкнул его в бок и сунул флягу с водой. Вода была холодной и невкусной. Корабль шел против волны, нос резко приподнимался и падал. Было слышно, как обшивка расшибает волну в брызги. Алая лампа замигала и залилась на тридцать секунд ровным светом. Это значило, что по кораблю грохочут колокола тревоги. Воют трапы. Несутся ребятки, расхватывая противогазы, задраивая иллюминаторы и люки, по боевым постам.
Остатками воды Валька вытер загривок и лоб и, злой, остервенелый спросонья, дернул с крепких плеч голландку. Капли стекали по скулам. Зло утер со лба и губ капли. Надежно, прочно уселся в вертящееся кресло и повязал привычно на вспухшей жилами, погрубевшей шее шнур микрофона:
— ГКП! ГКП! Матрос Новиков вахту принял!
Надежно — с каждым оборотом прошвыривая корабль вперед — молотили, чавкая маслом, на шестистах оборотах дизеля. Море накатывало, звеня, и в стеклянном набеге звука острыми зелеными проколами — на разных дистанциях, вправо, влево, прямо по курсу — вспыхивали сигналы эха от мин.
Входили в полигон.