Я кричу на него, трясу прутья решетки, хоть и знаю, что из этой камеры не сбежать. Она была создана специально для моментов, когда я пополняю способности сирены. Так кому же тогда, как не мне, знать, что отсюда нет выхода?
Я не способна броситься на подмогу моим истекающим кровью, но все еще живым членам экипажа. Мандси уже пытается помочь Ниридии. Она выкрикивает указания Соринде, которая находится в камере с Реоной и тоже старается остановить кровотечение.
Я даже не могу предупредить сирен о том, что их ждет. Они слишком далеко, чтобы услышать мою песню. Будь я под водой, я могла бы это сделать, но сейчас, в ловушке на поверхности, я бесполезна.
Отец покидает гауптвахту, удовлетворенный моим временным наказанием. Он оставляет Тайлона и нескольких своих людей охранять нас. Ведь теперь мой корабль принадлежит ему. Будто бы. Я делаю глубокий вдох. «Авали» – моя.
Тайлон бросает на меня несколько насмешливых, высокомерных взглядов, прежде чем слишком громко, из-за воска в ушах, произнести:
– Спасибо, Алоса.
Удовлетворенный собственным злорадством, он оставляет меня и мою команду в покое.
Я пинаю прутья решетки и шиплю ругательства ему вслед. Когда Тайлон скрывается из виду, мне больше не на что отвлекаться от истекающих кровью девушек. От тела Дероса. Валлов закрывает глаза своему другу и садится на пол рядом с ним.
– Сдавливай сильнее, Соринда! – говорит Мандси. – Ей будет больно, но это лучше, чем умереть! Валлов, брось ей свою рубашку!
Мандси уже наложила жгут на рану Ниридии.
Теперь она сосредоточена на том, чтобы Соринда сделала все правильно.
– Ей трудно дышать, – сообщает она.
Менее настойчивым голосом Мандси спрашивает:
– У нее изо рта идет кровь?
– Да.
Мандси медленно опускает глаза.
– Отпусти рану, Соринда. Лучше возьми ее за руку и успокой.
– В чем дело, Мандси? – спрашиваю я.
– Должно быть, пуля попала в легкое. Милосерднее позволить ей истечь кровью, чем захлебнуться.
Каждый мой вдох, кажется, разжигает ненависть к отцу.