Нечестивые клятвы

— Что ты делаешь? — прошептала она.

— Пробую свою собственность, потому что ты моя, не так ли, bambina? Мой преданная ученица?

Мои губы двигались по ее коже, и от места соприкосновения расползались мурашки. Она была такой отзывчивой, ее тело гудело от энергии под моим. Это была связь, не похожая ни на одну другую, и в тот момент я понял, что секс с Шарлоттой станет кульминацией моей жизни. Наши тела общались на клеточном уровне. Примитивная часть меня, та что была чистой биологией и гормонами, подталкивала вперед, призывая взять ее. Да, — шептал дьявол на моем плече, — возьми её, удержи её, наполни её своим семенем, а потом — своими детьми. Она должна быть нашей.

Руки прижались к моей груди, но она не оттолкнула меня, когда я сосал трепещущую точку ее пульса. Ее кожа была горячей и мягкой. Я провел языком по её горлу вниз — длинная влажная полоска.

Незрелая ехидная мысль закружилась в моей голове. Я облизал ее, так что теперь она моя. Моя.

Я нашел ее ухо и прикусил мочку, заставив Шарлотту дернуться напротив меня. Ее дыхание вырывалось короткими вздохами, и с каждым разом она все сильнее прижималась ко мне своей грудью. Чертова униформа на два размера больше не позволяла ощутить больше, чем общие очертания мягких холмиков. Мне нужно было больше.

Я поцеловал и прикусил кончик ее уха, наслаждаясь ее дрожью. У нее вырвался вздох, когда я провел языком по нежной раковине и отметил ее чувствительность в этом месте.

— Это часть сделки? — прошептала Шарлотта. Ее слова пронеслись в моем затуманенном похотью мозгу, впиваясь ледяными когтями. — Это часть того, что ты хочешь от меня?

Я отстранился, моя рука накрыла её рот, прежде чем я смог остановить себя. Я не хотел, чтобы она говорила и проклинала меня еще больше.

Что, черт возьми, я делал? Поддался искушению в общественном туалете, куда любой мог зайти? Я был взвешенным, точным и хладнокровным. Я не был тем, кто теряет контроль. Никогда.

— А что если так? — тихо поинтересовался. Другая моя рука опустилась к блестящему кулону у нее на горле. — Ты кажешься очень хорошей девочкой, мисс Берк. Дашь ли ты мне всё, что я хочу от тебя?

Я удерживал ее так, рукой зажав ей рот, а телом прижимая к кафельной стене. Я был опасно близок к тому, чтобы снова потерять контроль над собой. Я должен был убираться отсюда. Я никогда не чувствовал себя так, и это беспокоило.

Она выдержала мой взгляд и покладисто кивнула в ответ на мой вопрос. Она больше не злилась. Ее глаза не метали огонь.

Ей это нравится, — внезапно понял я. Ей нравится, когда с ней грубо обращаются и приказывают. Она хочет, чтобы я всё контролировал.

Вот так я снова потерял всякий самоконтроль. Мой стояк заныл от нового знания о маленькой медсестре. Я хотел увидеть, как далеко смогу ее подтолкнуть.

Я убрал руку от ее рта, наслаждаясь его мягким прикосновением к моей коже, и поднес кончики пальцев к ее губам. Она неохотно разомкнула их, румянец запылал красными кругами на ее щеках. Я позволил своим пальцам проникнуть в горячую пещерку ее рта. Я мог вместить все четыре пальца, а они были какими угодно, только не маленькими. Она сможет взять меня глубоко, когда придет время.

Я схватил ее за подбородок большим пальцем, оставляя другие четыре у нее во рту, удерживая ее так, открытую и такую уязвимую. Она смотрела на меня, не дрогнув. Смелая и чертовски сексуальная. Это было все, что я мог сделать, чтобы не нагнуть ее над раковиной здесь и сейчас и не трахать снова и снова. До тех пор, пока она едва ли сможет ходить, чтобы сперма стекала по её ногам при каждом сделанном шаге.

Тогда ни у кого не возникло бы вопроса, чья она. Никто не осмелился бы встретиться с ней взглядом, не говоря уже о том, чтобы схватить за запястье.

Из уголков ее широко раскрытых губ потекла слюна. Я наклонился и слизнул ее, из моей груди вырвался глубокий стон. У Шарлотты перехватило дыхание. Она была шокирована этим поступком, но я знал, что если прямо сейчас залезу к ней в трусики, они будут в полном беспорядке.

Шарлотта Берк, ответственная за жизни двух людей, взвалившая на себя заботы всего мира, была измотана, подавлена и одинока. Больше нет.