На следующий день по договоренности с Можжухиным мы отправились к его риелтору Юлии. Можжухин не мудрствовал. Выбрал агентство по территориальному признаку – у метро «Университет». Юлия руководила одним из тамошних отделов и была вовсе не фрей, а натуральным «железным Феликсом». Начала она сурово (частично перенеся антагонизм с Томой на меня), озвучила цену уже выставленной на продажу квартиры и комиссионные агентства; мы определили причитающуюся Томе с Лёнчиком сумму, максимальные сроки сделки и предстоящую документальную волокиту. Между нами с Юлей забрезжил консенсус. Юля и сама не горела желанием тратить время на препирания с Томой. Меня же всю беседу грела мысль: «Неужели впервые удастся оказаться на вторых ролях? Не слишком напрягаясь, обеспечить квартиру Томе и Лёнчику? Какое редкое счастье!» – С этой надеждой я на прощание протянула Юле руку. Она ответила крепким мужским рукопожатием.
На улице Можжухин проявил неожиданную любезность: «Может, чаю?» Я не отказалась. К району «Университета» и простирающимся вокруг территориям я питаю особую слабость. Когда-то, совсем коротко, я успела поработать в одном из разбросанных по Москве филиалов издательства «Наука», в журнальной редакции Института геохимии и аналитической химии РАН. Институт и по сию пору находится в старинном желтом здании с колоннами на улице Косыгина, 19. [Туда я перешла временно, причину объяснять долго, тем более что вскоре я вернулась в прежний журнал к своей любимой заведующей, в особняк на улицу Обуха (теперь Воронцово поле)]. А в тот короткий, пришедшийся на лето временной отрезок я всякий раз старалась сесть у окошка в 7-м троллейбусе, наслаждаясь маршрутом от метро «Октябрьская» в сторону Воробьевых. Там, на просторах Воробьевых гор, была и есть изумительная липовая аллея. Запах цветущих лип – один из полюбившихся навсегда. Да и люди в редакции были неплохие. И молодость, молодость… Короче, пройтись лишний раз университетскими закоулками мне всегда в удовольствие. И еще мне хотелось повидать Тому. Успокоить, что никто не собирается ее кидать. Я уж точно этого не допущу. Меня накрыло необъяснимое сочувствие к ней.
На сей раз Тома открыла дверь аккуратно причесанная, с предназначенной исключительно мне лучезарной улыбкой. Она как будто просканировала мое желание повидать ее. Мы снова расположились на диване в гостиной (Можжухин отправился заваривать чай, как он выразился, «особо редкой английской породы»). Я всячески старалась придать словам мощную ноту оптимизма. Тома слушала доверчиво, почти восторженно, с ожиданием мгновенного чуда, что по окончании нашего с ней разговора побудило меня к разговору с Можжухиным тет-а-тет на кухне. (Тома от чаепития категорически отказалась.) Почему они с Лёнчиком не лечат ее от зависимости? Нужно же испробовать все возможности. Прекрасный ведь она человек!
На этот раз Можжухина пробило на откровение. «Послушайте, – сказал он, – вы ничего не знаете. Я на нее целое состояние угрохал за последние шесть лет. Ни разу ни в одну клинику на принудительное лечение не сдал, хотя имел тысячу возможностей. Капельницы только на дому. Известно вам, сколько стоит квалифицированный врач, сидящий с ней по полдня, меняющий ей препараты, пока все не прокапает, с ее-то, черт бы их подрал, рвущимися, как папиросная бумага, венами? Минимум пять-шесть препаратов в капельнице. Коктейли самые лучшие, отборные. Медбрат или фельдшер ей не годятся, иначе скандал: руки расковыряли, кровоподтеки оставили, денег на ней сэкономили. Капризная, подозрительная, ампулы требует проверять, только голову от подушки оторвет и язык во рту зашевелится. Случайно осколки от ампул выбросил – снова скандал: скрыл препараты, хочу ее умертвить. Не в деньгах, конечно, дело. Просто все без толку. Лёнька измотался вконец. Конечно, жаль обрекать парня на дальнейшую с ней жизнь. Но мое терпение не безгранично. Так что давайте закроем сентиментальную тему».
Вечером того же дня позвонила Тома. Будто мы знакомы с пеленок, спросила:
– Грязью обливал?
– Нет, был вполне корректен, – ответила я.
– Жа-аловался, знаю. Видела пару раз его Элеонору (новую пассию). Плебейка с пергидрольными волосами. Бухгалтер с его фирмы. Теперь содержит ее домашний колхоз с двумя школьными оглоедами. (Эта фраза – краеугольный камень отношения к Элеоноре – будет в ходу неоднократно.)
Информацию про школьных оглоедов я выслушала молча. Тома, надо отдать ей должное, быстро свернула с темы. Она и в дальнейшем (придя в себя после развода с Можжухиным) удивительным образом чувствовала грань между ценным смысловым ресурсом и пустым перемалыванием чьих-либо костей. Чужие слабости и недостатки подолгу не пережевывала. Могла выразить отношение к кому-либо в одной фразе. Но в какой! Ее способность пускать словесные стрелы в десятку приводила меня в восторг.
Вскоре прилетело известие от Юлии: первая клиентка хочет посмотреть квартиру. Мне, естественно, лучше присутствовать на показе.
Конечно, я приехала. И увидела Виталика. В первую встречу Тома обронила фразу о некоем сыне Можжухина от предыдущего брака, почти безвинно посаженном в тюрьму за хранение и сбыт наркотиков. «Ничего-о, скоро выйдет, во все-ем разберется…» – туманно резюмировала она. Формулировка «почти безвинно» в связи со статьей 228 УК РФ меня впечатлила. Но поскольку Виталик не состоял в собственниках и юридически не мог претендовать на квартирные метры, из моей головы он тут же улетучился. А обычно, если начался в семье судьбоносный тектонический сдвиг, события нарастают подобно снежной лавине. Освобождение Виталика из мест не столь отдаленных состоялось аккурат на днях.
Дверь мне торопливо открыл Можжухин с половником в руке: «Проходите, знакомьтесь там с моим старшим, Юля с мадам еще не прибыли, я занят на кухне».
Мизансцена в гостиной была такова: Тома лицом к стене в полном нокауте вросла в диван. Шелковая малиновая пижама скрутилась на ней, как при отжиме, оголив поясницу, верхнюю часть ягодиц и матово-гладкие, будто наканифоленные, икры. Ниспадающий к полу плед волшебным образом цеплялся краем за выступ ее позвоночника. На ее затылке намечался свежий колтун. То, что она крепко ознаменовала освобождение Виталика, сомнений не вызывало. Я присела на угол дивана. Никто из присутствующих не обратил на меня особого внимания. В пространстве объединенных комнат кроме пребывающей в забытьи Томы было еще два человека. В отсеке не обремененного мебелью кабинета на брошенном на пол поролоновом матрасе сидел, вытянув длиннющие ноги, Лёнчик и со взглядом зомби из-под нависших волос остервенело лупил по клавиатуре вздрагивающего на его коленях ноутбука. Бритый наголо новоявленный Виталик в застиранном костюме
– Да-а-а (тщательно простукивая стены), ремонтных работ предстоит непочатый край. Этаж низкова-ат, конечно… – из окна гостиной она изучала обширный двор. – Перепланировка, естественно, не узаконена… Вы смотрели варианты для нее? – резко обернулась она ко мне, кивнув на застывшую скальной породой спину Томы.
– Пока не было смысла, – ответствовала я.
– А вы ищите, ищите, – распорядилась мадам, – песня с ней, чувствую, может затянуться. Ну, я в целом все поняла (Юле), буду думать. О-о (глядя на часы), через пятнадцать минут у меня лекция.
Они с Юлей торопливо ушли.
Это был мой третий приход в квартиру, оказавшийся в общем-то необязательным. Я тоже собралась уходить. Виталик внезапно вызвался подвезти меня к метро. Можжухин без промедленья дал ему ключ от своей машины. Мы сели в припаркованный во дворе недалеко от подъезда приземистый «Форд», Виталик резко включил зажигание и не стал церемониться:
– У тебя есть знакомый нотариус?
– Конечно, – кивнула я, предвкушая недоброе.
ebooksa