– Лучше молись Богу, инициат де Леон, чтобы де Косте оказался прав, – прорычал мастер. – Ведь если то чудовище и ее выводок уйдут от нас, то всякое убийство, свершенное ими после, запятнает твою душу. И что бы ни случилось сегодня, по возвращении в Сан-Мишон тебя ждет расплата. Попомни мои слова, малец: больше тебе учеником со мной на охоту не ходить.
Я понурил голову и медленно кивнул.
–
Серорук убрал меч в ножны, а Талон, сверкая красными как кровь глазами, вернулся в замок.
– Снаряжайтесь, братья. Нам предстоит убить пиявку.
V. Эпоха падения
Мы с Ароном лежали на крыше дома в Серебряной аллее и наблюдали за улицей: она была забита гуляками, но музыка и смех тонули в шуме близлежащего водопада. А вот имение напротив нас тонуло во тьме и оставалось неестественно тихим. Рядом, следя за мной, точно ястреб, сидел на флюгере Лучник.
Жан-Франсуа скривил губы.
– Сокол следил за тобой, точно ястреб? Честное слово, де Леон, твое словостряпчество – это просто чудо из чудес.
– Моя история, холоднокровка. Как хочу, так и рассказываю. – Габриэль допил вино и утер губы. – И, к твоему сведению, нет такого слова – «словостряпчество».
– Как и «шлюхородие», но я же не жалуюсь.
– Странно, а сейчас ты что делаешь? Ну так как, рассказывать мне свою историю или нет?
Жан-Франсуа вздохнул.
– Изволь, Угодник.
Габриэль наполнил бокал и постучал себя пальцем по подбородку.
– Итак… Мы не знали, вернулась ли Лункуа в поместье после инцидента в замке, но другой зацепки у нас не было.
Аарон следил за домом, набивая трубку санктусом, который ему выдал Серорук. Глядя же, как он чиркает огнивом и глубоко затягивается, я терзался виной. Снова подумал, не прав ли наш наставник: вдруг я, ослушавшись приказа, спас одну жизнь ценой сотен других?
Но еще больше терзала меня другая вина: если де Косте и правда подстроил покушение в конюшне Сан-Мишона, то с какой стати ему было за меня заступаться? Если ему и в самом деле хотелось моей смерти, мог бы молча смотреть, как наставник обрушит на меня меч. И пусть мне хотелось оказаться правым…
Похоже, я насчет барчука ошибался.
И ля Кур выпустил кто-то другой.