Империя вампиров

Аарон вонзил сребростальной меч в снег и расстегнул пальто, сбросил его с себя вместе с блузой. Я сделал то же самое, и вот мы оба встали, облаченные в серебро, посреди серой пустоты. Кузнецы тем временем подхватили бочки с игнисом и двинулись наверх к снежному наносу под башней Гавриила. Шарлотта, Астрид и прочие сестры выстроились в линию у края, а привратники Логан и Мика приготовились их прикрывать. Я встретился взглядом с Астрид, но сдержал язык за острыми зубами. Воспоминания о ее поцелуе жгли сильнее санктуса. Она улыбнулась мне – одной из тысяч своих улыбок, которая поймала меня и захватила крепко, прогнав из моего сердца остатки страха.

– Миг настал, Габриэль де Леон.

И когда мы с Аароном и Батистом устремились навстречу нежити, весь мир задрожал. Я сам не заметил, как выхватил Львиный Коготь, а в другую руку взял горящий факел. Ужаса я не испытывал. Мыслей о друзьях, семье или улыбке Астрид не осталось – лишь кровогимн. Он грохотал с такой силой, что я даже засмеялся. Вот так взял и засмеялся, летя навстречу смерти.

Во тьме мелькали силуэты, слышались шаги по снегу. Нежить заметила наш свет. О Боже, мертвые наступали, а я взглянул на товарищей, увидел, что смотрят они сияющими глазами на меня, и стиснул рукоять Львиного Когтя. Сердце так и билось о ребра.

– Пора, – прошептал Батист. – Пора тебе убить за меня чудовище.

Стоял мороз, но мы не мерзли, и мурашками покрылись только при виде рисунков на нашей коже: розы и змеи, Спаситель на колесе, поющие ангелы и ревущие львы. Мы были покрыты серебром от пояса до горла и запястий.

Оно сияло.

Сперва несильно, но чем ближе звучали шаги, тем ярче оно разгоралось: круг на снегу ширился и рос – двадцать, тридцать, сорок футов. Левая рука у меня потеплела, и я увидел, что семиконечная звезда на ладони, ангел на руке, лев на груди – все сияют тем же яростным и жутким светом.

– Бог с нами, братья, – выдохнул Батист – Мы не падем.

– Оставим страх, – прошептал я.

Аарон кивнул.

– И примем ярость.

И вот они напали.

Накинулись из тьмы, шипя и выпростав когтистые руки. Молния расколола небо, и я увидел этот рой: мертвые голодные глаза, сверкающие клыки. Порченые из Тальгоста были в тех же одеждах, в которых умерли: дворцовые наряды, крестьянские тряпки, кафтаны и вытертые куртки. Нас окружали акры бледной обескровленной плоти. Они давили числом, полагаясь на клыки и нечестивую силу, они стремились высушить весь мир до костей и низвести его до праха.

Впрочем, – великий, сука, Спаситель! – нас им было не достать. Это гнилое войско накатило потопом, но, едва коснувшись нашего света, разбилось, как вода о камень. Татуировки ослепляли их, а сребросталь косила, точно серп – пшеницу. Воздух наполнился пеплом и брызгами крови, а снег пропитался красным. Сверкнула молния, и я обернулся на северный гребень, разглядел там крошечные фигурки братьев Ноама и прочих кузнецов, что зарывали в снег у основания наноса бочки с игнисом. Над головами у нас свистели серебряные пули, бившие во тьму за пределами круга света. Черепа разлетались, кости крошились, и порченые падали.

Всякий знает, что война – сущий ад, холоднокровка, но есть в ней и частица рая. Дикая радость от того, что стоишь на ногах, а не падаешь, как того желает враг. Я не чувствовал тела. Меня царапали, ломали мне кости, но боль?.. Боль я оставил врагам. Боль и серебро.

А потом явился он.

Как будто змея коснулась зубами моей кожи. Тоскливая бесконечность бессчетных лет, прах усыпальниц забытых королей, бремя непостижимого естества, чуждого разума – они навалились на меня, придя из долгой, безрадостной ночи.

От Вечного Короля.

Вампир словно предстал передо мной во плоти: кожа, волосы, глаза – бледные, как снег, выцветшие за прошедшие, полные безнаказанных преступлений века. Юноша, сказочный и вечный, прекрасный и кошмарный, окутанный таким плотным, холодным, горьким и тоскливым отсутствием света, что у меня чуть не замерзло сердце. Он обратился ко мне мысленно, с другого конца пропитанной кровью снежной пустоши, и слова его прозвучали песней, сулящей миру погибель.