Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

Сам устремился вверх по склону, хрустя снегом, к единственному спасению, какое видел. За спиной у меня рванул игнис, но грохот приглушили вой бури и плотный снегопад. Зато снизу донесся пугающий звук, похожий на топот исполинских сапог. Оглушительный треск, с которым раскололся слой недавно выпавшего снега на склоне Гавриила у самых ног статуи.

Гора заходила ходуном, и я чуть не упал, а тут поползла еще и верхушка сугроба. Я перепрыгнул через кромку белой волны навстречу единственной надежде – вытянутой руке высоченного ангела, все еще погребенного под снегом. Меня спас, наверное, кровогимн. Да еще десница Бога, пожалуй. Я рухнул на раскрытую ладонь Гавриила, цепляясь за каменную кладку башни, тогда как мир кругом разваливался на части.

Гром прокатился по всему Годсенду. Один Бог знает, сколько я обрушил снега. Эта серая приливная волна скатывалась по склону, набирая вес и скорость, а когда смелó легион нежити, я ощутил, будто мне в череп вонзились ледяные когтистые пальцы.

Я услышал клятву вечного отца, обращенную к тому, кто только что убил его возлюбленную дочь:

– У меня впереди вечность, мальчик.

Я есмь вечность.

XVI. Последний сын

– Я костерил себя и называл дураком всю дорогу. Все семнадцать дней пути. По одну руку от меня ехал Аарон, по другую Батист, а за спиной – неожиданно и, наверное, нежеланно – тенью плелся Серорук, вслед за которым шагала когорта ее величества в ярко-желтых табардах.

Они наткнулись на нас несколько часов спустя после сражения, застав на восточном склоне, где мы, покрытые кровью, отдыхали вместе с Хлоей и остальными сестрами, не осилившими подъема. Первыми прискакали Серорук и наши братья инициаты, а вел их запыхавшийся Кавэ. Вскоре, с рассветом прибыл и передовой отряд Золотого войска – в голове с Халидом и угодниками. Они пораженно выслушали рассказ Астрид о том, как две дюжины встали против десяти тысяч, отбросили Несметный легион назад в Тальгост и погребли его под сотнями тысяч тонн снега.

Аббат и угодники остались вместе с Золотым войском охранять перевал. Несметный легион не был побежден, и все знали, что мертвяки еще вылезут из стылого кургана, который мы им насыпали. Но, как гласит история, в тот год Фабьен Восс больше в Нордлунд попасть не пытался. Он отступил в Тальгост.

В конце концов, у него в распоряжении была вечность.

Победа меня не утешила. Я знал: нежить врет напропалую, но захотел поехать в Лорсон и во всем убедиться. Мы останавливались и давали роздых коням; я сам почти не ел и не спал, меня воротило от мысли о том, что могло ждать нас по прибытии: о семье, о доме… Однако сильнее всего терзала мысль о собственной вине. Лаура выдернула образ деревни у меня из головы еще в Косте. Это я привел ее в дом.

Габриэль опустил взгляд на раскрытые ладони и очень тяжело вздохнул.

– Когда мы прибыли, развалины уже перестали дымиться. Запах стоял до небес, а из горла у меня рвались, царапая глотку, рыдания. Я спрыгнул с коня на свежий снег и, глотая удушливый пепел, витавший в воздухе, заорал в пустоту:

– Мама? Селин!

Ответили только жирные вороны, смотревшие на меня голодными черными глазами. Трупы остались лежать там, где их бросила Лаура: она свалила их в огромную кучу, как сломанных кукол, на площади. У меня сердце сковало льдом от ужаса, когда я разглядел знакомые лица. Люк и Масси, мои друзья детства. Моя милая Ильза – она лежала, будто сделанная из тряпья и палок. По снегу, точно розовые лепестки, были разбросаны тела маленьких детей.

– Господи Всемогущий, – тихо произнес Аарон, осеняя себя колесным знамением.

Взгляд Батиста был полон скорби. За спиной у кузнеца я сквозь слезы увидел часовню: почерневшие стены устояли, а вот крыша ввалилась. Я сразу же понял, что тут произошло: богобоязненный народ Лорсона спасся на священной земле и заперся по домам, куда холоднокровка без приглашения войти бы не сумела. И Призрак в Красном подожгла кровли, оставив людям простой выбор: бежать из пламени прямиком в ее раскрытые объятия или сгореть.

Я двинулся между рядов обугленных скамей по дому Самого Бога, осматривая мертвых. Разум отказывался представлять, какими были их последние минуты жизни. Тела превратились в пепел, и я узнал лишь немногих, а в самом сердце церкви у останков алтаря нашел скрюченный труп. Этот человек обгорел почти до неузнаваемости. Священник.

– Добрый отец Луи, – пробормотал Жан-Франсуа.