Инквизиторша показала мне заполненный лист пергамента.
– Ты признáешь Лашанс ведьмой, – пообещала Талия, – практикующей богомерзкие обряды на крови, посланной, дабы внести раскол в ряды истинно верующих. А всех спутников, что помогали ей избежать правосудия в Лашааме – сестру Хлою Саваж из ордена Святой Мишон, отца Рафу Са-Араки из ордена Святого Гийома, – рабами ее темной воли. Себя ты тоже признаешь членом ковена этой девчонки и будешь молить Бога о прощении за ересь.
Я сощурился и обнажил клыки.
– Хрена с два.
– О, я молилась, чтобы ты так и сказал.
Талия с улыбкой кивнула мордовороту у пыточного стола.
– Филипп?
Громила убрал джутовую ткань, и у меня свело в животе при виде всего, что своровала у мадам Сури Диор. Рядом с цехом и ингредиентами лежали фиалы, до краев наполненные шоколадно-красным порошком. Громила взял один двумя пальцами и, улыбаясь, откупорил.
– Мы взяли на себя вольность рассыпать его для тебя по флаконам, – проворковала Талия.
Ее помощник поводил фиалом у меня перед носом, и стоило мне учуять запах санктуса, как – Боже мой! – меня словно пронзило копьем в грудь. Я в голос застонал и чуть не задохнулся: жажда пронеслась внутри меня волной; я выпустил длинные острые клыки, а сердце загрохотало. Так близко, так близко…
Талия взялась за десятихвостую плеть, и я стиснул зубы при виде металлических шипов на ее кончиках. Цокая каблучками и наматывая поскрипывающую кожу на кулак, инквизиторша медленно зашла мне за спину. От прикосновения перчатки кожу на спине закололо: коготь скользнул вдоль рисунков, ангельских крыльев на плечах, ликов Девы-Матери и младенца Спасителя, выведенных у меня под кожей руками той, что любила меня.
Я ахнул, когда мне в плоть впились железо и кожа.
– Признаешься?
– А можно чуть повыше, с-сестра?
– Не-не… ч-чуть левее.
– Во-от так.