Паучье княжество

Настя заявила, поглаживая пальчиками изголовье кушетки, будто чувствует себя немного обедневшей княжной, да и вообще у места этого «такая дг'евняя истог'ия», что если бы стены могли болтать, то она с удовольствием бы их послушала.

О, Маришка бы тоже послушала. Скольких несчастных этим стенам уже удосужилось сожрать.

И в чём могло быть дело? Старый княжеский дом сумел очаровать Настастью? Не для того ли, чтобы помешать Маришке сбежать?

Дом и сам был Навьим творением? Обладал… разумом?

Маришка поморщилась. Мысли её были странными, да вот только избавиться от догадок о том, будто мерзкая княжеская усадьба потихоньку влияет на каждого из новых своих обитателей, было невозможно, не хотели они так просто убираться из головы. Потому что все… все… они вели себя здесь как-то иначе. Будто пустошь да пустой старый особняк оголяли в каждом совершенно какие-то глубоко запрятанные, но, без сомнений, худшие черты.

Кроме разве что Якова. Учитель стал проявлять здесь к ним какое-то неожиданное терпение. Да только и это было престранно.

За старой деревянной оконной рамой, усеянной паутиной трещин поверх слоя белой краски, снега становились всё больше и больше.

Маришка мечтала хотя бы задремать. Но длинные борозды, оставленные на спине розгой, болели. Но обзывательства, бросаемые другими воспитанниками в спину, эхом перекатывались в голове. Но Володино молчание, но Настина отчуждённость, но странное поведение Якова, но увиденное в первую ночь чудовище не позволяли ей сосредоточиться даже на привычной молитве.

Она лежала, смежив веки так плотно, что перед глазами танцевали чёрные пятна. И всё, что она могла делать, – думать. Думать, думать и думать. Пока в один миг слух, натренированный годами приютской жизни, не уловил мягкие шаги за дверью.

Мягкие… шаги.

«Всевышние».

Маришка как-то обречённо-нехотя распахнула глаза. Кто-то шёл по коридору. Хрустящий под ногами сор выдавал уверенную, твёрдую поступь.

«Уж мертвецы-то так не ходят. Наверное…»

Приютская приподнялась на локтях:

– Настя!

Подруга не отзывалась, свернувшись калачиком под тонким одеялом. Слёзы на щеках уже высохли, она выглядела вполне умиротворённой.

– Настя!

«Нечестивый бы тебя побрал!»

Маришка невероятным усилием воли заставила себя сесть на кровати. От вспышки боли, когда воспалённая кожа на изувеченной спине натянулась, она зашипела.

Сморгнув пелену, приютская схватила подушку и швырнула её на другой конец комнаты: