Хотелось выплюнуть: «Убирайся», да больно много чести. Ей и полслова для него было жалко.
Приютские проскользнули в комнату. Последний тихонько прикрыл за собой дверь.
– Я… я пришёл поговорить.
Маришка фыркнула.
Володя остановился посреди комнаты. И Маришка скрестила руки на груди. Глаза – будто две щёлочки.
– И извиниться…
Володя
При всём при этом Володя постоянно теребил карманы брюк и покрывался розовыми пятнами – в скудном ночном свете едва различимыми. Сама Ковальчик всё время, пока он давил из себя извинения, молчала вопреки всем кружащим голову кровожадным мыслям. Рассматривала ногти, отдирала заусенцы, губами собирала выступающую кровь.
В оконные щели просачивался ветер. Задирал уголки простыней, свисающих с матрасов, форменные коричневые платья, перекинутые через изголовье, скрипел створками окон.
Настя с Александром не вмешивались – тихонько сидели у первой на кровати, лишь изредка обмениваясь многозначительными взглядами. Накануне перед сном
Маришка была с ней не согласна. Однако, даже несмотря на обиду и…
И всё же часть её – самая разумная, конечно, – твёрдо знала: то, что произошло между ними в кладовой, не имело ничего общего с чувствами. И дальнейшее бездействие Володи только то подтвердило.
– Кончай уже расшаркиваться, – наконец не выдержала она. – Мы оба знаем, ты просто спасал свою шкуру.
–
– А похоже, чтобы моя была цела? – оскалилась девушка.
Сильный поток ветра со свистом ворвался в комнату, снаружи ставни так сильно ударились о стекло, что оно задребезжало. Будь Маришка чуть помладше, решила бы, что это она управляет погодой. Так прелестно подходила она под её настроение…
– Эй, не нужно новых ссог', пг'ошу вас…
Но на Настю не обратили внимания.
– А ты пораскинь немного куриными своими мозгами. – Володя убрал руки в карманы. – Полагаешь, отделались бы розгами, узнай они, что мы слышали?
Парень был груб, и глаза его блестели злостью, но нельзя было не заметить – он